Орельен. Том 2 - [51]

— Припоминаю… здесь… вот именно, вот именно… — говорил Руссель. — Если не ошибаюсь, это Эпта. Я приезжал сюда, в… в… бог знает когда… чтобы повидаться с Октавом Мирбо. Это был человек… вот именно… вот именно… — Кончиком сложенного зонта он, как тросточкой, подшвырнул камень.

Поль Дени проследил взглядом за полетом камня и затем посмотрел на ноги своего гостя: светло-серые гетры, черные туфли.

— Как это вам пришла мысль поселиться здесь, мой милый Дени?

— Да, знаете ли, мне было все равно — здесь или где-либо в другом месте! У меня есть друг американец, начинающий писатель, так вот он поселился здесь с молодой женой, чтобы закончить без помех работу о Дидро… Тогда я и подумал… ведь мне требовалось быстро найти угол, убежище… Я неожиданно встретил их… они тут же вспомнили о Мулене… Арчибальд представил меня хозяевам… вы их видели — тоже славные, и тоже молодожены… Ну, все и устроилось.

— А как насчет стола? Кормят они вас?

— Да… впрочем, нас это не интересовало. Нам важно было найти приют поскорее и без всяких историй. Только Арчи и Молли известно, что мы поселились здесь. А вы ведь сами знаете американцев… Они не навязчивые… встречаешься с ними, когда хочешь… раз в неделю, и хватит… Это действительно полное одиночество.

— Счастливы?

— О, уж насчет этого… ужасно, ужасно счастлив…

Поль замолчал. Сейчас, когда он ходил без пиджака, в сером открытом у ворота пуловере, и уже успел слегка загореть под мартовским солнцем, его просто нельзя было узнать. Куда девалась былая нервозность. Его взгляд скользил по окрестным полям. Очевидно, разговаривая с Русселем, он думал о чем-то своем. Поэт приобрел ту легкость походки, которая дается лишь тому, кто часами бродит по холмам и забывает в лесу счет времени.

— Вам следовало бы подстричься, мой милый, — заметил портной. Поль кивнул головой:

— Я завтра собираюсь поехать в Вернон…

Должно быть, он каждый день утешал себя тем, что завтра поедет в Вернон… Во всяком случае он здорово обязан Русселю: тысяча франков в месяц на полу не валяются. И главное, ни с того, ни с сего, просто так. Просто потому, что Поль сказал портному: «Я влюблен, мы хотим уехать вдвоем в деревню, спрятаться от людей». В конце концов этот старик все-таки молодец, несмотря на все свои странности, вечные свои штучки… Люди над ним смеются, а многие ли поступили бы так на его месте? За литературные заметки для своей библиотеки он платит наличными. Всего десять — пятнадцать страничек в месяц. Нет, просто замечательно, просто шикарно.

Ясно, старик не выдержал. Не устоял против искушения и приехал посмотреть, как живет его юный подопечный. А возможно, и эта таинственная незнакомка, о которой Поль говорил лишь метафорами. Когда машина остановилась в Мулене, Шарль Руссель успел заметить под деревьями светлое платьице, оно промелькнуло и тут же скрылось, и сразу же показался Поль Дени, бросился к портному, который уже вступил в беседу с молодым человеком в крагах, сидевшим на седле мотоцикла, должно быть, хозяином дачи. Вот она — беглянка, невысокая, белокурая. И не особенно красивая, судя по всему.

Прервав свою речь об Анри Батайле, смерть которого и впрямь его расстроила, портной спросил:

— Ну, а как ваши друзья? Менестрель и Компания?

Поль неопределенно махнул рукой. Среди этого почти весеннего пейзажа, по соседству с протекающей там внизу Сеной, где скоро можно будет купаться, сейчас, когда зима напоминала о себе лишь лужами на деревенских дорогах, когда распускались почки, многое из того, что казалось Полю необходимым, неотделимым от его жизни, вдруг как-то потеряло в его глазах свой смысл. Вчера, например, они прошли сорок километров… Руссель заметил, что Поль Дени, рассказывая, все время употребляет только множественное число.

— Значит, они даже не пытаются вас увидеть? Они знают, где вы находитесь?

Только один из них знает теперешний его адрес, пояснил Поль. Если кто-нибудь пожелает написать Полю, то перешлет письмо через того человека. Нет, нет, он никому ничего не скажет. Он дал клятву. Ясно, Менестрель бесится. Но в их группе умеют уважать любовь. Единственное, что может оправдать человека в их глазах, это любовь.

— А он, Менестрель, знаком с мадам… словом, с вашей подружкой?

— Нет. Я вовсе не желаю слышать его критических замечаний…

— Он ведь деспот… да… да…

Дени незаметно заскрипел зубами. Он терпеть не мог, когда Менестреля называли деспотом. Или диктатором. Особенно часто его почему-то называли диктатором. Когда люди в связи с Менестрелем говорили о диктаторстве, то почему-то оказывалось, что у этих людей просто плохи дела. Менестрель всегда бывал прав. Поль переменил тему разговора. Он стал рассказывать портному про их жизнь в Мулене.

— Да… молодожены. У него, должно быть, слабые легкие. Его дядя живет в Верноне, — потому они и поселились здесь. У входа есть гараж, вы видели… Она очень миленькая. Такая невысокая блондиночка, в клетчатом платье. Она убежала, когда вы подъехали, потому что была не в параде.

— Ах, вот как! Значит, это вовсе не ваша таинственная незнакомка.

— Здесь у нас все чуточку по-опереточному. Такой, знаете ли, чисто загородный стиль: повсюду фаянс, английские гравюры с интерьерами. И к тому же, вы сами понимаете, здесь не особенно строги насчет морали. В основном тут снимают комнаты художники. Словом, почти что Монпарнас. Иногда с субботы на воскресенье нижнюю большую комнату занимают две дамы. Вероятно, лесбийки! А мне-то, в сущности, какое дело!