Орел смотрит на солнце - [53]

В этом событии Сергеев-Ценский видел конец войны и начало новой жизни. Ему казалось, что новое установится в течение ближайших месяцев; о возможности гражданской войны не думал. На самом же деле все вышло гораздо сложней и особенно в Крыму. Если в революционном Севастополе уже в декабре 1917 года была установлена советская власть, то на остальной территории полуострова установлению ее противились татарские буржуазные националисты, меньшевики, эсеры, реакционные офицеры, бежавшие из Севастополя. А в Черном море возле нашего побережья появлялись иностранные корабли. Только в марте 1918 года, когда весь Крым стал советским, в Симферополе губернский съезд Советов образовал Советскую Социалистическую Республику Тавриды.

Но через месяц в Крыму высадились германские империалисты, которые при содействии татарских националистов и эсеров начали чинить жестокую расправу над молодой Советской республикой. В Алуште с помощью татарских националистов интервентам удалось захватить и расстрелять членов правительства Тавриды. Это было весной 1918 года. А осенью того же года в Крыму высадились войска Антанты. И к ним с лакейской угодливостью поспешили эсеры и меньшевики; вокруг них стала концентрироваться вся внутренняя контрреволюция. Большевики ушли в подполье, чтобы продолжать вооруженную борьбу за освобождение Крыма и восстановление советской власти. Крым становился ареной жестокой гражданской войны. Партизанский отряд Ивана Петриченко, действовавший в районе Евпатории, представлял внушительную вооруженную силу большевиков.

Весной 1919 года в Крым с боем вступили войска Красной Армии. К концу июня Крым был оккупирован врангелевцами и англо-французскими интервентами. Лишь в ноябре 1920 года войска Красной Армии под командованием М. В. Фрунзе, в ожесточенных боях форсировав Сиваш и штурмом взяв Перекоп, разгромили и сбросили в Черное море барона Врангеля и интервентов. В Крыму навсегда была установлена советская власть.

Как видно, политическая обстановка в Крыму 1917–1920 годов была сложной. Писатель Сергеев-Ценский, не принадлежавший ни к какой политической партии и, в сущности, не знакомый с их программами, не всегда ясно различал происходящее и потому старался быть в стороне от непонятных ему событий. За кем правда, он скорее угадывал интуицией художника и честного человека. Поэтому, когда к нему в дом ворвались белогвардейцы и предложили вступить в армию Врангеля, он решительно заявил: «Нет!»

— Да как вы смеете! Мы вас просто мобилизуем или… будем считать дезертиром! — кричал на него белогвардейский поручик. — Вы с кем, с большевиками хотите идти?!

— Я с Россией остаюсь, — спокойно отвечал Сергей Николаевич.

— Россия на краю гибели… Ее надо защищать, Россию. И ваш долг…

— От кого защищать Россию? От русских? — спрашивал писатель и отвечал: — Я не верю в гибель России, господин поручик. Я знаю историю России… Знаю, какие силы таятся в народе.

— Вы забываетесь, прапорщик… мы не собираемся с вами митинговать… Сейчас время действовать.

— Никакой я не прапорщик. Я просто учитель, обыкновенный учитель математики.

— Автор романа «Бабаев» и рассказа «Пристав Дерябин»! — сверкнул колючим взглядом поручик.

— Если хотите — да, и писатель Сергеев-Ценский. А прапорщика Сергеева больше нет. Впрочем, если говорить откровенно, его никогда и не было. Всегда был учитель или писатель Сергеев-Ценский, — все так же ровно и без вызова говорил Сергей Николаевич. Ему хотелось как-нибудь отвязаться от этого незваного гостя.

Так и не удалось врангелевцам мобилизовать Сергея Николаевича.

Крым был последним оплотом бывшей империи Романовых. Под крылышко черного барона сбежались остатки бывших господ России, весь антинародный сброд. В черноморских портах они поспешно садились на корабли и, спасая шкуры свои, бежали за границу.

Бежали те, кого ждало справедливое возмездие. Вместе с ними «за компанию» бежали и некоторые честные интеллигенты, не понимавшие происходящего, политически незрелые люди, поддавшиеся общей панике и не сумевшие разобраться в сложной обстановке гражданской войны. В числе их оказались известные писатели и художники России, которые в ходе революции не смогли разглядеть будущей России.

Однажды на Ялтинском шоссе Сергею Николаевичу повстречались две подводы, груженные чемоданами и тюками. На одной из них сидела семья знакомого профессора.

— Что за великое переселение? — удивленно спросил Ценский.

— А как же, Сергей /Николаевич?.. Во Францию решили… Боимся опоздать на пароход. А вы разве остаетесь?

— Остаюсь, — твердо ответил Ценский.

— Да вы шутите! — не поверили ему. — Как можно! Это нелепо — приносить себя в жертву. Они вас зарежут…

— За что?.. Я «рабочих не вешал, крестьян не порол. Перед народом совесть моя чиста, — говорил писатель. — А из России мне бежать некуда.

— России больше нет, поймите вы! — твердил свое профессор.

— Не могу понять. Россия остается вечно. Нет старой России — это верно. Но будет новая: я верю… А помните, профессор, мы мечтали с вами о новой России, ждали ее? А теперь, когда она пришла, испугались?.. — заметил Ценский.

— Э-э-э… Да что вспоминать! Не о такой революции мы говорили с вами, не эту Россию желали… Идет варвар, мужик… Конец всему — России, цивилизации, всему… конец.