Орден куртуазных маньеристов - [7]

Я в игорном доме их ссужу деньгами

и позволю в пух им проиграться... но

перед тем как с миром отпустить их к маме,

сделаю им больно, а себе смешно.

Посылка

- Что ты там придумал, гнусный старичишко?

- Ах, Милорд, ужели вам не всё равно?

- Говори!! - Извольте: покажу им мышку

и заставлю прыгать голыми в окно.

Хрен (Анти-Голова)

О, если бы мущинский хрен

от тела мог бы отделяться,

чтоб наши женщины измен

теперь могли не опасаться,

чтоб не глотали впредь они

ни кислоты, ни корвалола,

когда все ночи и все дни

мы пьем в компании веселой,

в тех удивительных местах,

где много колбасы и водки,

где с нашей спермой на устах

визжат веселые красотки.

Недавно прихожу домой,

хлебнув изрядно влаги пенной,

и с кем встречаюсь, боже мой!

С какой-то дикою гиеной!

Я думал, скажет: «Здравствуй, Вась», --

подставит мне под чмок мордашку

и спросит, весело смеясь:

«Ну что, любимый, было тяжко?»

И расцветет любовь-морковь,

и порезвлюсь я без кондома.

Но раз за разом, вновь и вновь

у нас херня творится дома.

Ну да, попил я коньяку,

ну, где-то погулял недельку,

но счас-то я хочу чайку

и быстренько нырнуть в постельку.

Ты истомилась здесь, жена,

погладь же хоботок муфлона…

Но страстный мой призыв она

отвергла зло и непреклонно.

Я перед ней в одних трусах

расхаживал, пыхтя, как ежик.

Уж ночь взошла на небесах,

а я не снял с нее одежек.

Она кричала мне: не лги!

Кому ты травишь эти сказки?

Какие скрытые враги?

Какие рейнджеры с Аляски?

С каким подрался ты ментом?

Сидел с блядьми? Оно и видно! –

вопила ты. – С таким скотом

жить отвратительно и стыдно!

Ты сам законченная блядь!

Я прорыдала всю неделю…

…А я стал живо представлять,

что было б, если б из постели

cупружеской я выходил,

оставив хрен под одеялом,

и как бы он жену любил,

чтоб лишь от радости рыдала,

как наливал бы ей вино,

а после вновь впивался в тело…

Ну разве это не смешно?

Ты разве этого хотела?

Когда бы парни всей Земли

могли вам вверить эти части,

и бровью вы б не повели,

чтобы сказать парням : «залазьте».

Но каждый лох и маньерист

стремиться должен к идеалу

и заносить в свой личный лист,

и маньеристские анналы

тех славных женщин имена,

что хрен носить вам доверяют

и говорят при встрече «на!»,

и криком мозг не ковыряют,

тех, что поймут в любой момент,

как вам на свете одиноко,

и ваш усталый инструмент

омоют от следов порока.

Хосе-Гендосио

(стихофильм)

Да будет страшный мой рассказ

всем тем придуркам посвящен,

которым пара женских глаз

дороже, чем покой и сон,

чем даже денег миллион.

В весёлой воровской стране,

где власти разложились в лоск,

а население в говне

содержит тело, душу, мозг,

жил хмырь по прозвищу Гендос.

Хосе-Гендосио его

попы в крещенье нарекли.

Страшней не знал я никого

среди уродов той земли.

Ай люли-люли, гей-люли.

Но женщины с ума сошли

от чар немыслимых Хосе

и словно розочки цвели,

когда он ехал по шоссе.

Гендосу уступали все.

Умом, деньгами и елдой

не выделялся наш Гендос,

но нежной тонкою едой

валил он дамочек с колёс

и, сытеньких, в постельку нёс.

Ведь нынче что за мужики?

Тот занят, этот раздолбай,

готовить всё им не с руки,

им всё готовое давай

и от TV не отрывай!

А вот Гендосио-Хосе

и нашинкует, и потрёт,

и к самой гнусной колбасе

такую специю найдёт,

что та становится, как мёд.

Он накормил немало дам,

и всех к себе расположил,

благодаря своим трудам

поклонниц много он нажил

и всех в постельку уложил.

Но с красотулечкой одной

не мог он справиться никак,

он приправлял паштет слюной,

пихал в жаркое тёртый мак -

и съехал у него чердак.

И вдруг красотка не пришла -

а он тушил индейский гриб -

и весть весь город потрясла:

Хосе-Гендосио погиб!

Хосе-Гендосио погиб!

Объелся в злобе он грибов

и стал неистово трястись,

и распроклятая любовь

подкинула беднягу ввысь,

а после об землю - хлобысь!

Несут Гендоса моряки,

за ними женщины идут,

в руках детишки и венки,

а над покойным саван вздут,

как будто кол вбивали тут.

Вот так погиб во цвете лет

Хосе, неистовый Гендос,

сожрав двойной грибной обед,

подох, как чмошник, как обсос.

А с дамой что-с? А ничего-с!

Улан (малороссийская повесть)

...Они и в детстве были не способны к верховой езде, а пошли в эту лошадиную академию потому, что там алгебры не надо учить...

Я был плохим кавалеристом,

но поступил в уланский полк.

В полку, в местечке неказистом,

я озверел совсем, как волк.

Когда б не дочь телеграфиста,

Я 6 вовсе тронулся умом.

Хоть малым слыл я не речистым,

начать роман решил письмом.

А чтобы скудный свой умишко

не обнаружить перед ней,

я натолкал стихов в письмишко:

там Пушкин был, и Фет, и Мей.

Я ей про чудное мгновенье,

конечно же, упомянул

и прочие стихотворенья

российских авторов ввернул.

Хвала тебе, студент Хиронов,

меня ты славно подковал!

Премногих стоят миллионов

стихи, что ты в меня вбивал.

Как хорошо, что в обученье

к тебе попал я с юных лет!

Когда б не к лошадям влеченье,

я тоже вышел бы поэт.

А дочь телеграфиста, Ганна,

смотрю, уже того, бледна,

все дни проводит у окна,

в надежде угадать улана.

И вот однажды я прокрался

под вечер к Ганне в темный сад,

и предо мной нарисовался

её задумчивый фасад.

"О донна Анна, донна Анна! -

запричитал тихонько я, -

сколь жизнь тобою осиянна,

сколь участь счастлива моя!"

Смотрю: она заворожённо

идет на голос мой в кусты.

Шепчу: "О Анна, белла донна!"

она в ответ: "Коханый, ты!"