Орден куртуазных маньеристов - [6]

Шрифт
Интервал

Сжимаясь в корчах, вся Вселенная кричала,
и крик её меня на атомы дробил...
О Цинтия, как я тебя любил!
...Ты помнишь, Цинтия, как море закипало?..
Ты помнишь, Цинтия, как море закипало?..

Целкоед

(Петербургский ужас)

Я вышел из сыскного отделенья
в отставку, и теперь, на склоне лет,
мне вспомнилось прежуткое творенье,
которое прозвали "Целкоед".
Теперь, вдали от шума городского,
от суеты служебной и мирской,
то утро предо мной всплывает снова
и наше Управленье на Морской.
Обмёрзнувшее юное созданье
два стражника ввели в мой кабинет
в расхристанном и бледном состоянье.
Кокотка? По одежде вроде нет.
Скорее благородная девица,
попавшая в нежданный переплёт.
Кому над нею вздумалось глумиться?
Синяк под глазом и в крови живот.
Городовым я выдал по полтине,
а барышню в больницу увезли.
Стал крепко думать я о той скотине,
о том, куда с прогрессом мы дошли.
Ведь в Питере уже не первый случай,
когда так зверски пользуют девиц.
Потом решил, что, сколь муде не мучай,
в мошне не сыщешь больше двух яиц.
Что мне известно? Что преступник мелок,
что росту он полутора вершков,
что усыпляет он наивных целок
при помощи каких-то порошков
и что в момент, пардон, совокупленья,
чуть обмакнувши в устьице елду,
вгрызается туда в одно мгновенье
и превращает целочку в пизду.
Естественно, что кой-какие части -
срамные губы и куски лядвей -
попутно исчезают в мерзкой пасти,
и жертва часто гибнет от кровей.
Уже погрыз он восьмерых мещанок
и благородных девиц штук пяток.
Ярится граф Шувалов, мой начальник.
Схожу-ка я, пожалуй, на каток.
Каток - такое дьявольское место,
невинность там легко разгорячить.
Туда звала меня моя невеста.
Ох, любит девка ножками сучить!
Не нарвалась бы на того мерзавца!
Подаст ей лимонаду с порошком
и станет в полумёртвую вгрызаться,
накрыв бедняжке голову мешком.
Ох, заходилось сыщицкое сердце!
Скребутся кошки изнутри груди.
В "Олимпию", едва успев одеться,
бегу. А вон Дуняша впереди.
Невестушка! Но кто там с нею рядом?
Тщедушный хлюст в кашмировом пальто.
Сейчас, сейчас расправлюсь с мелким гадом,
вмиг превращу злодея в решето.
С разбегу как заехал локтем в шею -
вопит и верещит как заяц он!
Ударил по лицу - и цепенею...
Так это ж граф Шувалов, мой патрон!
А рядом с ним - нет, вовсе не Дуняша,
премерзкая карга из старых дев.
"Роман Петрович, как семейство ваше?" -
проквакал я, вконец оторопев.
Недолгою у нас была беседа.
Из Управленья мне пришлось уйти.
Но по моим подсказкам Целкоеда
коллегам вскоре удалось найти.
Им оказался немец-лекаришка,
лечил бесплодье у замужних дам,
да надоели перезрелки, вишь-ка,
решил пройтись по свеженьким рядам.
Я видел это испаренье ада,
когда его погнали на этап.
Таких, конечно, жечь и вешать надо,
чтоб Божий страх в душонках не ослаб.
В день свадьбы благодетель граф Шувалов
в сыскную службу вновь меня вернул,
и с новым ражем я в дела нырнул,
и дослужился, вишь, до генералов.
Пишу сие, чтобы потомки знали,
какие страсти в Питере бывали.

Царь

На двадцать пятом лете жизни
один блондинчик-симпатяга
свисал, мусоля сигарету,
с балкона ресторана "Прага".
Внезапно пол под ним качнулся
и задрожала балюстрада,
и он услышал гулкий шёпот:
"Ты царь Шумера и Аккада".
Он глянул вниз туманным взором
на человеческое стадо.
"Я царь Шумера и Аккада.
Я царь Шумера и Аккада".
На потных лицах жриц Астарты
пылала яркая помада.
Ступал по пиршественной зале
он, царь Шумера и Аккада.
Смахнув какой-то толстой даме
на платье рюмку лимонада,
он улыбнулся чуть смущённо,
"Я царь Шумера и Аккада".
И думал он, покуда в спину
ему неслось "Лечиться надо!":
"Я царь Шумера и Аккада.
Я царь Шумера и Аккада".
Сквозь вавилонское кишенье
московских бестолковых улиц,
чертя по ветру пиктограммы,
он шествовал, слегка сутулясь.
Его машина чуть не сбила
у Александровского сада.
Он выругался по-касситски.
"Я царь Шумера и Аккада.
Я Шаррукен, я сын эфира,
я человек из ниоткуда", -
сказал - и снова окунулся
в поток издёрганного люда.
По хитрованским переулкам,
уйдя в себя, он брел устало,
пока Мардук его не вывел
на площадь Курского вокзала.
Он у кассирши смуглоликой
спросил плацкарту до Багдада.
"Вы, часом, не с луны свалились?"
"Я царь Шумера и Аккада.
Возможно, я дитя Суена,
Луны возлюбленное чадо.
Но это - миф. Одно лишь верно:
я царь Шумера и Аккада".
Была весна. На Спасской башне
пробило полвторого ночи.
Огнём бенгальским загорелись
её агатовые очи.
От глаз его темно-зелёных
она не отводила взгляда,
выписывая два билета
в страну Шумера и Аккада.

Хромая баллада о старческой похоти

Моё сердце глухо к нищим и убогим,
нищих слишком много, сердце - лишь одно,
но оно открыто к девкам длинноногим,
и при виде девок прыгает оно.
Девки - это девки, сердце - это сердце,
прыгает - и хрен с ним, так заведено,
только переходы от анданте к скерцо
в сердце старикашки - это не смешно.
Вот сижу я в парке, в котелке и с тростью,
под зонтом кафешным пью себе вино,
вдруг заходят девки, ноги - словно гвозди,
груди словно грозди, попки - как в кино.
Грешные мыслишки шевелят седины,
за спиною черти хрюкают срамно.
Подхожу я к девкам, чистенький и чинный,
лобызаю ручки, говорю умно.
Девки рты раскрыли, слушают, как дуры,
про литературу, моды и кино -
мне того и надо, я под шуры-муры
невзначай зову их выпить в казино.

Еще от автора Дмитрий Львович Быков
Июнь

Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…


Истребитель

«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.


Орфография

Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.


Девочка со спичками дает прикурить

Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.


Оправдание

Дмитрий Быков — одна из самых заметных фигур современной литературной жизни. Поэт, публицист, критик и — постоянный возмутитель спокойствия. Роман «Оправдание» — его первое сочинение в прозе, и в нем тоже в полной мере сказалась парадоксальность мышления автора. Писатель предлагает свою, фантастическую версию печальных событий российской истории минувшего столетия: жертвы сталинского террора (выстоявшие на допросах) были не расстреляны, а сосланы в особые лагеря, где выковывалась порода сверхлюдей — несгибаемых, неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду.


Сигналы

«История пропавшего в 2012 году и найденного год спустя самолета „Ан-2“, а также таинственные сигналы с него, оказавшиеся обычными помехами, дали мне толчок к сочинению этого романа, и глупо было бы от этого открещиваться. Некоторые из первых читателей заметили, что в „Сигналах“ прослеживается сходство с моим первым романом „Оправдание“. Очень может быть, поскольку герои обеих книг идут не зная куда, чтобы обрести не пойми что. Такой сюжет предоставляет наилучшие возможности для своеобразной инвентаризации страны, которую, кажется, не зазорно проводить раз в 15 лет».Дмитрий Быков.


Рекомендуем почитать
Поэты пушкинской поры

В книгу включены программные произведения лучших поэтов XIX века. Издание подготовлено доктором филологических наук, профессором, заслуженным деятелем науки РФ В.И. Коровиным. Книга поможет читателю лучше узнать и полюбить произведения, которым посвящен подробный комментарий и о которых рассказано во вступительной статье.Издание предназначено для школьников, учителей, студентов и преподавателей педагогических вузов.


100 стихотворений о любви

Что такое любовь? Какая она бывает? Бывает ли? Этот сборник стихотворений о любви предлагает свои ответы! Сто самых трогательных произведений, сто жемчужин творчества от великих поэтов всех времен и народов.


Лирика 30-х годов

Во второй том серии «Русская советская лирика» вошли стихи, написанные русскими поэтами в период 1930–1940 гг.Предлагаемая читателю антология — по сути первое издание лирики 30-х годов XX века — несомненно, поможет опровергнуть скептические мнения о поэзии того периода. Включенные в том стихи — лишь небольшая часть творческого наследия поэтов довоенных лет.


Серебряный век русской поэзии

На рубеже XIX и XX веков русская поэзия пережила новый подъем, который впоследствии был назван ее Серебряным веком. За три десятилетия (а столько времени ему отпустила история) появилось так много новых имен, было создано столько значительных произведений, изобретено такое множество поэтических приемов, что их вполне хватило бы на столетие. Это была эпоха творческой свободы и гениальных открытий. Блок, Брюсов, Ахматова, Мандельштам, Хлебников, Волошин, Маяковский, Есенин, Цветаева… Эти и другие поэты Серебряного века стали гордостью русской литературы и в то же время ее болью, потому что судьба большинства из них была трагичной, а произведения долгие годы замалчивались на родине.