Орбинавты - [13]
— «Сказок»? — недоверчиво переспросил Алонсо.
— Сказок в самом лучшем смысле этого слова. Разве ты с самого детства не любишь читать разные истории? Разве каждая такая история — это не отдельный выдуманный мир? То, во что верят люди, исповедующие одно или другое учение, тоже является отдельным выдуманным миром. Если хочешь, коллективным древом исходов, которое легко удерживать в уме, потому что все вокруг напоминает о нем — здания, статуи, тексты, молитвы, колокола, разговоры людей, распорядок дня, обычаи.
Видя, что его слова все же задели внука, Ибрагим добавил:
— Пойми, когда я говорю о чем-то, что оно «выдумано», я вовсе не хочу сказать, что его нет. Ведь если реальность сродни сновидению, то все, что окружает нас, в каком-то смысле выдумано нами. Так же, как содержание сновидения является порождением нашего же рассудка, каким бы странным оно ни показалось нам при пробуждении.
— У меня может и не получиться, — проговорил Алонсо, понимая, что эти слова равносильны согласию с собеседником.
— Что именно может не получиться? Выдать себя за человека, с детства воспитанного в христианстве? Но тебе и не надо выдавать себя за такого человека. Главное — просто не привлекать к себе внимания тех, кто одержим чистотой крови и веры. Я не говорю, что это легко. Но это легче сделать там, среди обычных людей, чем здесь после победы одержимых фанатиков.
Дед отложил в сторону подушечку, на которой до сих пор покоилась его рука.
— Мальчик мой! Поблагодари мать за то, что она с детства зовет тебя христианским именем. Тебе будет легко к нему привыкнуть. Будешь работать в лавке дяди Юсефа, помогать ему торговать коврами и тканями. Не волнуйся, книги никуда не уйдут. Они — твое призвание, а значит, ты когда-нибудь к ним обязательно вернешься. А пока будешь какое-то время помогать кордовским родственникам. Хотя бы из чувства благодарности за то, что они тебя приютят.
Ибрагим потянулся к посоху. Это означало, что он устал и хочет идти спать. Алонсо помог ему встать.
— Привыкай к кастильским именам, — продолжал дед, — даже если они кажутся тебе немыслимыми искажениями. Дядя Юсеф будет для тебя Хосе Гарделем. Возьмешь его фамилию и будешь зваться Алонсо Гарделем. Наш эмир Абу-Абдалла, да продлит Аллах его дни, станет для тебя Боабдилом. Изабелла Кастильская — теперь твоя королева, и для тебя она донья Исабель. Фердинанд Арагонский отныне для тебя — дон Фернандо. Будешь говорить не «муваллад», а «мулади». Ну и так далее — переводить с языка на язык ты умеешь и без меня.
Старик, не прощаясь, вышел из комнаты, с трудом передвигая ноги и тяжело опираясь на посох. Уже в дверях он обернулся и сказал:
— Отправляться вам с матерью надо как можно скорее. Мешкать нельзя. Здесь сейчас находятся венецианские купцы, компаньоны дяди Юсефа. Вы уйдете вместе с ними. Мне сообщили из дворца эмира, что твои донья Исабель и дон Фернандо уже не скрывают своих планов. Скоро они двинут сюда войска, чтобы овладеть Гранадой и крепостью эмира. Кстати, для тебя она отныне не Аль-Хамра, а Альгамбра, как называют ее христиане. Неизвестно, увидишь ты еще Гранаду или нет. Скорее да, чем нет. Но полумесяц на верхушке башни Комарес в Альгамбре скоро сменится на крест. Если хочешь почувствовать дыхание истории, успей перед отъездом полюбоваться на него. Позже такой возможности тебе может не представиться. Даже если проживешь тысячу лет.
Когда Ибрагим уже почти вышел, Алонсо окликнул его:
— Дед! А как же ты? Почему бы и тебе не отправиться с нами? Кто будет за тобой ухаживать, если нас не будет рядом?
— Мое место здесь, с книгами. Ухаживать за мной будет твоя двоюродная сестра Фатима и твой названый брат, любитель блох Саладин, — донесся тихий голос Ибрагима, добавившего после этого еще что-то, уже совсем неразборчивое.
Алонсо был охвачен такими противоречивыми чувствами, что ему вряд ли удалось бы их описать, если бы его об этом попросили. Сильнее всего было переживание, которое можно было назвать бессильной тоской несостоявшегося волшебника.
Как ему было жаль, что он на несколько лет забросил упражнения со сновидениями! Если бы не это, — так сейчас казалось Алонсо, — он уже успел бы стать орбинавтом и теперь сумел бы изменить происходящее. И не пришлось бы ему оставлять любимого деда в городе, куда в скором времени ворвутся орды свирепых дикарей.
До своего отъезда Алонсо, следуя совету Ибрагима, действительно поднялся к стенам Альгамбры, чтобы посмотреть на возвышающийся над ними полумесяц ислама.
Глава 2
Дитя, ребенок,Игра спросонок.И в чаше сна —Щепоть зерна.Бланш Ла-Сурс
Я стоял у распахнутого окна, утешая себя тем, что выполнил волю деда. Стыд за переход в христианство был сильнее, чем облегчение, которое я испытывал в связи с тем, что само это событие уже осталось позади.
Тесная улочка внизу жадно втягивала в себя тень наступающего вечера. На днях слышал от дяди Хосе, что Кордова — самое жаркое место Европы. Я ему сразу поверил — если в начале апреля так тепло, что же будет летом?..
На поверхности Гвадалквивира вспыхивали и гасли блики заходящего солнца. Из моего окна хорошо виден древний римский мост, перекинувшийся через Гвадалквивир на шести массивных арках. Вырастающие прямо из реки каменные подножия, на которые опираются арки, здесь и там покрыты темной прозеленью. На противоположном берегу вижу привычную мне растительность: бледную ребристую крону низких олив, почти черные кипарисы, узкими конусами взмывающие ввысь, стоящие в отдалении друг от друга пальмы, колючий кустарник.
