Оранжерея - [4]
О безымянном авторе «Странной Книги» известно немного. Из одних источников следует, что он был лигурийским толмачом и книжником, перебравшимся в поисках лучшей жизни в процветавшую Флоренцию. Там он снял чердак с окнами на колокольню Сан-Сальви и поступил на службу к богатому нотариусу. Будучи еще молодым человеком, он на живописных берегах Арно читал Овидия и Боккаччо, писал новомодные итальянские сонеты (abab abab cdc dcd) и угловатые латинские эклоги, посвященные некой R, и предавался мечтам, уносившим его воображение к мифическим Аркадиям. Вскоре хозяин услал его с вполне земным поручением в Далмацию, откуда он не пожелал возвращаться и где годы спустя примкнул к которским странникам. По другим, более надежным источникам, он был домашний учитель и «memers», то есть заика, в тридцать лет отправленный в адриатическую ссылку за свое вольнодумство и вспыльчивость.
В начале «Странной Книги» он пишет, что главным побудительным чувством к сочинению стало знакомое ему с младых лет «неутолимое восхищение пред многообразием Божьего творения и неодолимый трепет пред головокружительной бездной вечности» и что только теперь, в середине пути, пройдя через испытания и познав горечь утраты, он осознал, что первое и второе не отрицают друг друга, «а суть одно благое начало, как летний рассвет над морем и холодное мерцание звезд в ночи». В другом месте он признается, что в своей жизни стремился лишь к трем дарованным нам возможностям: избегать зла, искать добра и «трудиться в уединении, дни напролет, до тех пор, пока старость не выклюет глаз». Что еще мы знаем о нем? О какой утрате скорбел он в полуночные часы, когда корабль призрачно скользит по черному зеркалу моря и слышно только, как похрустывают снасти на баке? Любил ли он? Оставил ли он потомство? Ничего не известно. Судя по его почерку, а это прекрасный образчик верхнеиталийской ротунды, пришедшей на юг Европы как раз в пятнадцатом столетии, — размашистое, стремительное письмо без готических надломов (если не считать верхних концов стоек), он действительно живал в Италии или же обучался в одном из тамошних университетов — вероятнее всего, в Болонском, лучшей в то время школе права и риторики, раньше прочих обратившейся к греческой и латинской литературе (хорошее знание коих в «Странной Книге» нельзя не отметить). Мы знаем также, что в его ведении находился архив изгнанников — средних размеров дубовый баул, снаружи обитый металлическими лентами, а изнутри просмоленный. В нем хранились грамоты, списки, уставы, купчие, прошения и прочие бумаги общины, включая путевые записки самого анонима. Бедняге приходилось всюду таскать сундук за собой — поскольку золотушному мальчишке-сироте, приставленному к нему в услужение, он его не доверял, — а на ночь класть в изголовье, и как же он клокотал и плевался и не жалел крепкого латинского словца, когда, не находя сундука подле себя, обнаруживал, что корабельная челядь затеяла на нем игру в кости! Если не слишком качало, по ночам, в шерстяном монашеском плаще с куколем, востроносый и бледный в холодном лунном свете, он затепливал походную лампадку и пристраивался на нем скрипеть пером, описывая невзгоды и утраты общины и сетуя на собственные «худоумье и грубость».
До того дня, как в старом здании запредельского городского музея на Капитанской набережной случился пожар (после его посещения делегацией московских студентов-доцимазистов), этот знаменитый ларец занимал почетное место в середине зала напротив входа. Это еще цветочки.
Как известно, рукопись «Странной Книги» не сохранилась. Легенда гласит, что последние страницы автор диктовал писцу, находясь на смертном одре. Произнеся свои заключительные слова («...nulla rosa sine spinis et spes mea in Deo. Amen»[7]), он велел переписать и переплести свои списки, сжечь черновики и письма, затем спросил воды, прочитал молитву, после чего впал в беспокойное беспамятство, той же ночью перешедшее в вечный сон. Наутро общину облетел кем-то пущенный слух о том, что книга эта написана праведником, что есть в ней следы Божьего откровения и что на всякого, кто хотя бы коснется ее, снизойдет просветление и благодать. Желающих потрепать рукопись оказалось так много, что Нечету-Далматинцу пришлось распорядиться запереть ее в сундук, причем кастелян Замка в своем рвении понадежнее спрятать ключ дошел до того, что ключ этот потерял, а вместе с ним вскорости утратил рассудок, когда его младшего сына загрызли в лесу волки. С той поры о «Странной Книге» на долгие годы забыли. Судьба ее оказалась несчастливой.
Написанная по-латыни, она в середине шестнадцатого века попалась на глаза невежественным итальянским перелагателям, оставившим от нее едва ли половину, искаженную к тому же пространными вставками из «Annali veneti»[8] Малипьеро и католическими околичностями. Этот перевод, представляющий собой грубую компиляцию, был отпечатан в Падуе в 1585 году под названием «Хроники далматских скитальцев», хотя жанр «Странной Книги» едва ли можно назвать хроникой: он ближе к Шекспиру, чем к Холиншеду. А к последним годам столетия относится знаменитая подделка «падре Доменико из Виченцы», опубликовавшего свой «перевод» (Милан, 1598) якобы найденной им в Вене подлинной и полной рукописи «Странной Книги», в которой рассказывается, как заботливо указано самим мистификатором на титульном листе, «о весьма занятных и не менее поучительных, к тому же целиком достоверных странствиях далматских мореходов в краях диких скифов, с описанием сих земель и обычаев тамошних обитателей, а также повествуется о предательстве и величии, любви и разлуке, кровавых сражениях и шумных пирах, с истинными свидетельствами паломников о неслыханных чудесах и необыкновенных подвигах, и о воссоединении двух любящих сердец, венчающем сию книгу, достойную пера Андреа да Барберино».
