Оранжерея - [13]
За четверть века до того запредельский государь Зоран II Разумный отдал приказ составить собственную карту близлежащих территорий, от Крыма до Оки, и приложить к ней подробный итинерарий с указанием дорог, источников, постоялых дворов, причалов и достопамятных мест „для купцов, паломников и прочих странствующих иноземцев, посещающих наш край". Этот труд в 1620 году, спустя двести лет после исхода общины из Далмации, уже при Марке IV Мрачном (cholera morbus) блестяще выполнил Лука Петрович, гравер и печатник, живший на острове Утеха (дом не сохранился).
Путешествуя в этих краях в середине семнадцатого века, французский картограф Гийом Левассер де Боплан назвал земли, протянувшиеся вдоль Борисфена („в просторечии называемого Niepper или Dnieper") „большим пограничьем, находящимся между Московией и Трансильванией". Самих далматских поселенцев он описал так: „Они остроумны и проницательны, сообразительны и щедры без расчета, не стремятся к большому богатству, но чрезвычайно дорожат своей свободой, без которой не могли бы жить. Они необыкновенно крепкого сложения, легко переносят зной и холод, голод и жажду, неутомимы на войне, мужественны и смелы. Нет среди христиан равных им в искусстве мореходства, но нет и таких, которые бы в той же мере, как и они, усвоили привычку не заботиться о собственной выгоде". Он же указывает, что острова Каскада расположены в пятидесяти лье ниже Киева, в местах, где навигация прекращается вследствие находящихся там „тринадцати водопадов" (по-французски — „cascades", откуда и пошло название островного государства), и что только искусные далматцы да еще хортицкие казаки на своих яликах умеют преодолевать их, „спускаясь до самого Понта и возвращаясь невредимыми домой".
Укрепленный лагерь далматских странников изначально возник только на первом из шести островов, самом большом и неприступном, и назывался без затей — Castel Novo: „Нечет-Далматин основал Новый Град, крепость на берегу и киновию на холме". Он был весьма схож, по описаниям, с северным Теллеборгом на о. Зеландия. Как и в этом городе, бывшем, в сущности, военной базой викингов в Балтийском море, в Запредельске во всем проявлялся дух странничества и мореплавания: кто-то из поселенцев жил в больших деревянных домах, построенных в форме лодок, по одному для каждого экипажа, состоявшего обычно из нескольких родственных семейств, другие и вовсе годами оставались на своих кораблях, пришвартованных то у того, то у этого острова. Тем не менее стремление к оседлой жизни у далматцев вскоре взяло верх, и уже к концу пятнадцатого столетия все острова Каскада были заселены и освоены. Подумать только: горстка уцелевших странников, без припасов и необходимых орудий, без войска и золота, за несколько десятилетий сумела создать на пустынных островах акведуки и мосты, храмы и верфи, крепости и мастерские!
Названия наших островов в XVI—XVII веках, когда простонародный себский язык окончательно вытеснил изысканный далматинский, носили некий особый, почти сакральный смысл, ныне забытый (хотя ведь до сих пор еще говорят „от альтуса до ультимуса", то есть от рождения до смерти). Теперь же, претерпев немало изменений, они зовутся так
1. Гордый (или Altus — высокий).
2. Брег (что по-сербски означает вовсе не берег, а гору).
3. Вольный (его старое сербское название — Комора, то есть „камера", было не столь жестоким, учитывая, что на этом острове извечно находился острог).
4. Утеха (бескрайнее поле диких маков и соловьиные рощи), с его крошечным скалистым спутником Розстебином, в счет не идущим.
5. Змеиный (главным образом, конечно, vipera renardi) и —
6. Ультимус (Ultimus), или Дальний, или просто Край, где всякий островитянин, по преданию, оканчивал свой жизненный путь и где до середины XIX века совершалась смертная казнь. Веревка, как принадлежность Иуды, была под запретом, ниже — костер, любимая забава инквизиторов, зато осужденный имел неслыханное право выбирать между топором или залпом, что вносило известное разнообразие в серые будни палачей.
Увы, всего этого кормчий странников Маттео уже не узнал:
„В год 1421 от Р.Х. На исходе апреля, возвратившись с охоты, благородный Маттео из Млета три дни горел в жару, — с сухой горечью пишет автор «Странной Книги», — и отдал Богу душу и был погребен на Дальнем острове. Власть принял Марко Нечет-Далматинец"».
Марк обхватил колени руками и закрыл глаза, чтобы мысленно обозреть свое маркграфство как бы с высоты птичьего полета сознания.
Река. Мы испытываем чисто физическое удовольствие, следуя за долгими, вольными, величавыми меандрами ее широких рукавов, плавно огибающих шесть разновеликих островов, разделенных между собою темно-синими жилами протоков. В этом неспешном, круговом, виньеточном движении вод есть своя музыкальная гармония, своя мелодия, что-то от венского вальса, с его светлой меланхолией и сдержанной силой.
Острова. Сквозь осеннюю дымку и кисею мороси виднеются идущие подряд большие ломти серо-зеленой суши, все еще, миллионы лет спустя, сохраняющие изначальную идею единства и общей формы — медведь с поднятой лапой. Мы быстро озираем: узкие песчаные отмели Утехи и Змеиного, северную лесистую часть Брега (медвежий загривок), широкую полосу фабричной экземы на его западной стороне, сходящие прямо в реку, как ступени античного портика, гранитные скальные уступы Альтуса, гибкий хвост уходящего в туннель поезда, тесноту городских кварталов, разделенных нитями каналов и улиц; мы замечаем на другой стороне главного острова воткнутый в вершину холма крошечный крестик меннонитской церкви, нас привлекает серебристый отлив ольховых рощ по краям бурого распаханного поля, ограниченного с юга погребальной ямой росистого оврага. В пологой, волглой восточной оконечности главного острова тускло, как черные зеркальца, поблескивают карстовые озера. Отодвинув правым локтем большое холодное облако, чтобы не мешало, мы открываем для мысленного взора дальнюю часть архипелага, со слегка отставшим от остальных Вольным островом (медвежья лапа), с его желтыми проплешинами пастбищ и ровными рядами красноверхих казарм, и, наконец, со вздохом духовного насыщения, под последние, медленно затихающие вдали звуки струнной коды мы замираем над сочными элизийскими лугами Ультимуса, прореженными карандашными линиями автомобильных дорог и шашечными квадратами погоста. Прищурившись напоследок, мы различаем среди рассыпанного у подножия холма рафинада склепов и базилик высокую серую часовню, в которой покоится прах первого князя Нечета.
Литературная деятельность Владимира Набокова продолжалась свыше полувека на трех языках и двух континентах. В книге исследователя и переводчика Набокова Андрея Бабикова на основе обширного архивного материала рассматриваются все основные составляющие многообразного литературного багажа писателя в их неразрывной связи: поэзия, театр и кинематограф, русская и английская проза, мемуары, автоперевод, лекции, критические статьи и рецензии, эпистолярий. Значительное внимание в «Прочтении Набокова» уделено таким малоизученным сторонам набоковской творческой биографии как его эмигрантское и американское окружение, участие в литературных объединениях, подготовка рукописей к печати и вопросы текстологии, поздние стилистические новшества, начальные редакции и последующие трансформации замыслов «Камеры обскура», «Дара» и «Лолиты».
Начальник «детской комнаты милиции» разрешает девочке-подростку из неблагополучной семьи пожить в его пустующем загородном доме. Но желание помочь оборачивается трагедией. Подозрение падает на владельца дома, и он вынужден самостоятельно искать настоящего преступника, чтобы доказать свою невиновность.
Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…
Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.
Многие задаются вопросом: ради чего они живут? Хотят найти своё место в жизни. Главный герой книги тоже размышляет над этим, но не принимает никаких действий, чтобы хоть как-то сдвинуться в сторону своего счастья. Пока не встречает человека, который не стесняется говорить и делать то, что у него на душе. Человека, который ищет себя настоящего. Пойдёт ли герой за своим новым другом в мире, заполненном ненужными вещами, бесполезными занятиями и бессмысленной работой?
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.