Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла. - [103]

— Вот уж чего нам не занимать, так эмоциональных пиков!.. — Сергей обхватил ладонью подбородок, пряча улыбку. — Я, правда, говорил, что большинство полётов проходит гладко, спокойно, но ведь все равно перед каждым волнуешься, не зная, чем он может окончиться… Да и в любом из них предпосылок для эмоциональных всплесков — море… И это потому, что мы ставим себе задачу создавать не просто на сегодня хорошие самолёты, а самые лучшие на ближайшие годы вперёд!.. Другое дело — всегда ли это удаётся?.. Здесь как в любом ремесле: конец — делу венец!

Стремнин показал глазами на магнитофон, и Лилина выключила его, поблагодарив Сергея.

Часть четвёртая

Глава первая

Последние дни в средней полосе шли дожди. Это-то и беспокоило Тамарина, когда он, созвонившись из Днепропетровска с Надей, уговорил её приехать в Ленинград в субботу утренним поездом.

И надо же произойти такому везению! Подлетая ночным рейсом к Ленинграду, Жос увидел очищающееся мало-помалу небо. Ещё не решаясь признаться себе в радости, он то и дело вскакивал, пялясь в один, другой иллюминатор; но появилась стюардесса и попросила пристегнуться ремнями — самолёт пошёл на снижение. Посадка совпала с восходом солнца, утро розовощёко заиграло на лицах пассажиров, когда спускались по трапу, а отмытый прозрачный воздух пахнул такой свежестью, что у Тамарина не осталось сомнения: погода налаживается и день обещает быть ясным и тёплым.

Все ликовало в Тамарине и от утреннего солнца, и от предстоящей встречи. Тамарин ворвался в аэровокзал и встал в очередь за чемоданом. В его распоряжении времени было достаточно, но это был как раз тот случай, когда Жос торопил время. А багаж будто нарочно задерживался, и он уже было принялся костить Ленинградский аэровокзал, полагая его медлительнейшим из всех, где приходилось бывать. Но тут транспортёр доставил его собственный чемоданчик, и Жос, взглянув на часы, удивился, что потратил на всё про всё пятнадцать минут.

Тамарин помчался в город на Московский вокзал, и, сдав в камеру хранения чемоданчик, поспешил узнать о прибытии поезда. Немного успокоился, когда его заверили, что поезда следуют без опозданий. Нужно было побриться, и он заглянул в парикмахерскую — мастер будто ждал его, и, когда бритьё закончилось кипятковым компрессом, до прибытия поезда все ещё оставалось около часа.

Что может быть лучше — пройтись по Невскому, вспомнить о тех, кого осенило воздвигнуть когда-то все эти великолепные дома, дворцы… О тех, кто, прогуливаясь здесь, не раз восторгался красотой этого проспекта… Вообразить Пушкина под руку с Натальей Николаевной… Карла Брюллова, Гоголя…

Вспомнив невольно «Невский проспект» Гоголя, Тамарин усмехнулся.

Нет. Пусть не имел он отличнейших усов, и, слава богу, шевелюре его было далеко до гладкости серебряного блюда, и лет ему было не так уж сильно за двадцать пять, и светло-серый костюм, а вовсе не удивительно сшитый сюртук сидел на нём ладно, — он не устремился на Невский проспект. Он вышел на привокзальную площадь, увидел вдали искрящуюся золотом Адмиралтейскую иглу, постоял немного да и вернулся в вокзал: без Нади ничто не шло на ум, ни на чём не мог он сосредоточиться, даже воспоминание о Гоголе и его «Невском проспекте» не вызвало в нём улыбки.

За полчаса до прибытия поезда Жос принялся вышагивать по перрону и все делал в уме прикидки, где остановится двенадцатый вагон, в котором едет Надя. Застыв на месте, минуту спустя вводил какие-то поправки в расчёты, заставлявшие изменить «дислокацию», но время тянулось так медленно, что уж и не верилось в исправность часов.

И вот — о радость! — поезд все же показался в отдалении… Но и тут машинист локомотива, будто издеваясь над влюблённым, последние сотни метров тащился с такой неправдоподобной медлительностью, что Жос в конце концов не вытерпел и отвернулся.

Наконец показался и двенадцатый вагон. Жос кинулся навстречу, увидел в открытом окне Надю, её светящиеся радостью глаза, её улыбку, несравненную улыбку!..

— Диво ты моё дивное! — прошептал он, целуя ей руку и подхватывая её сумку, — чудо ты моё чудное!.. Как тебе идёт эта стрижка, эти милые вихры!.. И все, все!.. И короткая не по моде юбчонка, и эти туфельки на шпильках!

— Здравствуй, милый! — Надя сморщила на свой манер нос и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала Тамарина, не дождавшись, пока тот сообразит поставить дорожную сумку. — Как я счастлива видеть тебя здесь!

— Нет уж! Помилуй бог: более счастливого, чем Жос Тамарин, сейчас в целом свете днём с огнём не сыщешь!..

— Тогда, — Надя рассмеялась, — как это у Тютчева: «Поздравим же, перекрестясь, тебя со мной, с тобой меня!»

— Прелесть ты моя!.. Ну, как ты?

— Отлично!

— Тогда сдаём вещи, быстренько перекусим тут, за углом, — и в путь! Сегодня — Петергоф, а завтра — Павловск!

Когда они вышли на площадь, навстречу попалась девушка с букетом гладиолусов. Жос вопросительно посмотрел на Надю, и это не ускользнуло от внимания незнакомой ленинградки.

— Не правда ли, чудесные цветы?.. Там, за углом, в ларьке… Их там много!..

Девушка сияла, как и её цветы, и, видно, ей очень хотелось, чтобы все прохожие в этот миг были счастливы. Тамарин и Надя снова переглянулись: «Можно ли быть ещё счастливей?!» — девушка понимающе кивнула.