Опыт конкуренции в России: причины успехов и неудач - [140]
По Ламарку, виды живых существ эволюционируют потому, что интенсивно функционирующие органы усиливаются и развиваются, не находящие же употребления ослабевают и уменьшаются. Так, согласно наиболее цитируемому примеру, шея жирафа удлиняется потому, что он ее тянет, стремясь достать листву с верхних веток. Функционально-морфологические изменения, возникающие вследствие такой избирательной тренировки, согласно Ламарку, передаются по наследству и плавно накапливаются. Каждый следующий жирафенок рождается со все более длинной шеей.
Самое же главное в нашем контексте то, что изменения, по Ламарку, происходят целенаправленно и, следовательно, заведомо «правильны», поскольку и делались ради достижения соответствующей цели. Вряд ли стоит удивляться, скажем, тому, что длинная шея весьма полезна жирафу при объедании веток. Ведь он и тянул-то ее именно за этим. Новые, приобретенные признаки имеют полезный характер, увеличивают шансы особи на выживание в условиях, сложившихся в природе в данное[296] время. Таким образом, в процесс изменений сразу встроен и механизм адаптации к среде. Пожалуй, можно сказать, что в ламаркистской теории эволюции любые изменения и есть адаптация, повышение степени приспособленности организма к среде.
Таблица 6.3
Биологические аналогии эволюционных процессов в экономике России
Дарвин заменил идею о целенаправленной изменчивости идеей случайной изменчивости. Как известно, дарвинистский механизм эволюции основан на случайных изменениях (или, в терминах генетики, на мутациях). В отличие от ламарковских изменений большинство мутаций не только неполезно, но откровенно вредно. Последнее прямо вытекает из их случайного характера: путем внесения случайных изменений в сложную систему организма куда вероятней получить некие уродства, чем усовершенствования.
Здесь, однако, вступает в дело фильтр естественного отбора. Хотя удачные мутации редки, именно они определяют направление эволюции вида. Ведь в борьбе за ограниченные ресурсы особи с благоприятными мутациями имеют более высокие шансы на выживание. Можно сказать, что, по Дарвину, виды живых существ прекрасно приспособлены (адаптированы) к окружающей среде потому, что неприспособленные особи регулярно выбраковываются. В череде поколений потомки удачных мутантов постепенно вытесняют всех прочих, поскольку те не имеют новых свойств, облегчающих выживание.
Дарвинизм в его современной разновидности – синтетической теории эволюции (СТЭ) – стал господствующей биологической теорией эволюции. Произошло это в первую очередь потому, что ламаркизм и родственные ему течения так и не смогли представить неопровержимые доказательства наследования приобретенных признаков[297]. А без передачи благоприятных изменений потомству вся идея целенаправленной эволюции в биологии повисла в воздухе. Сколько бы не тянулся папа-жираф за верхними листьями, он в лучшем случае натренирует свои собственные мышцы, но его дети родятся со стандартной длиной шеи, как будто этой тренировки и не было вовсе. Некоторые ученые, правда, считают, что механизмы ламаркистской эволюции все же существуют в мире живого[298], но эти биологи находятся в явном меньшинстве.
Эволюция в экономике
Действует ли дарвиновская эволюция в экономике? Ответ на этот вопрос, бесспорно, положителен. Любые хозяйствующие субъекты обладают изменчивостью, причем они менее устойчивы, чем биологические организмы. Если биологические гены хорошо защищены от внешних воздействий (за исключением сильных раздражителей вроде радиации) и мутируют сравнительно редко, то стабильность фирм не так высока. Они могут реагировать на изменения социальной, культурной, политической, экономической, природной сред.
Тысячи решений, принимаемых на самых разных этажах иерархической пирамиды фирмы, причем принимаемых по разным частным поводам, как зависящим, так и независящим от самой фирмы, равносильны граду случайных мутаций, непрерывно изменяющих лицо компании. Понятно, что часть из них приживается, доказав свою целесообразность. А часть отбрасывается как бесполезные или вредные. Понятно также, что если фирма не отбраковывает «вредные» изменения, то по мере их накопления ее положение может настолько ухудшиться, что конкуренция «отбракует», т. е. обанкротит саму фирму.
Случай, просеваемый через сито конкурентного отбора, непрерывно совершенствует, оттачивает коммерческую практику. Недаром Р. Нельсон, один из отцов экономического эволюционизма, подчеркивая роль фактора неопределенности в экономической жизни, даже назвал признание принципа случайности ключевым признаком любой эволюционной теории[299].
Особенно сильны подобные эволюционные механизмы должны быть в плотной конкурентной среде, когда множество фирм исповедуют примерно одну и ту же модель бизнеса. Всякое усовершенствование («удачная мутация») немедленно становится известным конкурентам. И поскольку они делают примерно такую же продукцию, примерно на том же оборудовании, сбывают ее приблизительно через те же каналы и сопровождают схожим сервисом, то удачные стандартные бизнес-приемы (или «рутины», если воспользоваться термином Р. Нельсона и С. Уинтера) распространяются по всей отрасли. Тот, кто их не копирует, просто не выживает. В нашей книге нетрудно найти массу примеров подобной «ползучей» эволюции, в которой некие стандартные приемы первоначально появлялись у одной фирмы (причем, вероятно, случайно), а затем копировались многими.
