Opus Dei. Археология службы - [32]

Различие между kathēkon и katorthōma очевидно в одном отрывке из Paradoxa stoicorum Цицерона. Он рассматривает пример gubernator[122], из-за небрежности которого корабль потерпел крушение. С точки зрения блага самого по себе (katorthōma) вина рулевого, оцениваемая по меркам искусства кораблевождения, является одной и той же, независимо от того, вез ли корабль груз золота или груз соломы; напротив, с точки зрения kathēkon обстоятельства оказываются определяющими и вина будет больше, если корабль был нагружен золотом[123]. «Ergo in gubernatione, – напишет Цицерон, возвращаясь к этому примеру в О пределах блага и зла (4, 76), – nihil, in officio plurimo interest quo in genere peccetur. Et si in ipsa gubernatione neglegentia est navis eversa, maius est peccatum in auro quam in palea»[124]. Кораблевождение само по себе является не officium, но деятельностью, которая оценивается согласно правилам искусства и может быть правильной или ошибочной, благой или злой; напротив, в перспективе officium то же самое действие будет рассматриваться в соответствии с субъективными и объективными обстоятельствами, которые его определяют. Поэтому тем более удивительно то, что книга, которой было суждено ввести понятие долга в западную этику, подробно рассматривает не учение о добре и зле, но учение о критериях – бесконечно вариативных – определяющих действие субъекта «по ситуации».

3. Именно в этом контексте необходимо рассматривать решение Цицерона перевести греческий термин kathēkon латинским officium. Несмотря на кажущуюся уверенность, с которой Цицерон предлагает свой перевод (quod de inscriptione quaeris, non dubito quin kathēkon officium sit[125]: Письма к Аттику, 16, 11, 4), это решение было совершенно неочевидным, если такой превосходный знаток греческого, как Аттик (sic enim Graece loquebatur, – говорит о нем Цицерон, – ut Athenis natus videretur[126]), судя по всему, был совершенно им не убежден (id autem dubitas quin etiam in rempublcam caderet? Nonne dicimus consulum officium, senatus officium, imperatori officium? Praeclare convenit; aut da melius[127]: там же, 16, 14, 3).

Ученые, исследовавшие De officiis, сосредоточивали свое внимание в первую очередь на греческих источниках – особенно на трактате Панетия Родосского Peri toū kathēkontos [128]– и на связи произведения с современными ему политическими событиями, которые показали, что цицероновская идея республики, верной образцам сципионовской аристократии, находилась в глубоком кризисе. Нас же здесь интересует, скорее, смысл стратегии, стоящей за самим выбором термина officium Цицероном.

Примечательно, что, в то время как современные исследователи выводят этимологию officium от гипотетического *opificium, «факт выполнения некоего изделия» или «труд, совершаемый opifex (ремесленником) в своей officina» (Hellegouarc’h, p. 152), римляне, напротив, возводили его к глаголу efficere (Donatus, Ad Andriаm Terenti, 236, 7: officium dicitur ab efficiendo, ab eo quo quaeritur in eo, quid efficere unumquemque conveniat pro condicione personae[129]). То есть определяющим для них было «эффективное действие, которое совершено или которое следует совершить в соответствии со своим социальным положением».

Поэтому сфера применения термина была настолько широкой, что Цицерон может написать в начале своего трактата, что nulla enim vitae pars neque publici neque privatis neque forensibus neque domesticis in rebus, neque si tecum agas quid, neque si cum altertum contrahas vacare officio potest [130](Об обязанностях, 1, 4). Таким же образом Плавт помимо officium scribae и puerile officium может упомянуть об officium проститутки, противопоставляемый officium матроны (non matronarum officium est, sed meretricium: Касина, 585) и в негативном смысле improbi viri officium («обязанность негодяя», подобно тому, как в другом тексте речь может идти о calumniatoris officium[131]: Rhetorica ad Herennium, 2, 10, 14). Во всех этих случаях субъективный родительный показывает, что речь идет о поведении, которое ожидается от определенного субъекта в конкретной ситуации, – поведении, которое может иногда (как в случае patronus по отношению к вольноотпущеннику или клиенту) оформляться как самое настоящее обязательство (так у Теренция tu tuum officium facies[132] говорится об обязательстве патрона защищать и поддерживать клиента).

Однако особая природа officium с большей очевидностью проявляется именно там, где нет ни обязательства, ни долга в узком смысле слова. Таков случай observantia [133]или adsectatio[134], которые в таком глубоко ритуализированном обществе, как римское, означали поведение клиента, желающего почтить своего патрона, особенно когда тот, как это часто случалось, был важной публичной фигурой. Нам известно, что adsectatio выражалась в трех формах (Hellegouarc’h, p. 160–161):

1). Salutatio, которая была не нашим приветствием, но почтительным визитом клиента в дом патрона. Не все salutatores допускались в покои хозяина дома: многие принимались только в atrium, чтобы там, когда nomenclator[135] вызывал их по имени, получить