Оползень - [4]

Шрифт
Интервал

— Три рубля ассигнациями с фунта выплавки чистого золота — это что же такое? — сказал у него над ухом прежний голос.

По голосу Александр Николаевич, конечно, не узнал бы его, а в лицо-то он его запомнил, и фамилия была на слуху, особенно после сегодняшнего разговора с помощником в конторе. Сумрачная улыбка играла на губах Мазаева.

— С золотника-то опять сбросили?

Молодой, скуластый, из-под шапки — кудрявый чуб до самых глаз. «Умная шельма, и со связями», — вспомнились слова помощника. Какими связями? Не спросил. Воровскими или высшими, петербургскими? Сейчас ведь все перемешалось.

— Вы что, как депутат ко мне обращаетесь?

— Никак нет. Я просто со всеми, рядовой рабочий.

«Хитер. Не хочет до поры показывать, что он зачинщик. Думает, я его арестую?»

— Так что же будет с оплатой? — настаивал Мазаев. — А с жильем? Вы же понимаете, что условия в бараках невыносимые!

«Тем лучше для вас, — неожиданно подумал Александр Николаевич. — Тем легче вы тут посшибаете всем головы». Мысль об этом, о своем промежуточном положении бессилия, неожиданно заново обожгла его злобой.

— Да что ты хочешь от меня? — распаляясь, вскрикнул он. — Не сейчас! Потом. — Он остановился. — Ведь война вот и…

— Но почему-то война коснулась только нас, а не вас, например? — глядя ему в глаза, спокойно сказал Мазаев.

— Агитация? — Александр Николаевич, как давеча помощник, почему-то тоже сильно понизил голос. — Я тебе покажу смутьянничать!

Но чувствовалось, что слова эти он произносит без жара душевного, лишь бы что сказать.

— Да пустите вы меня.

Он стал продираться через толпу.

— Что вы грудитесь? А ты, Мазаев, заявку твою мы, конечно, проверим, а политику ты тут не разводи. Тут без тебя хватает.

— Да ведь и батюшка ваш, царствие ему небесное, был из ссыльно-политических, — проговорил вдруг Мазаев.

Толпа враз смолкла: ждали, затихнув.

Лицо Александра Николаевича исказила гримаса боли.

— Не твоего ума дело, болван!

Он с яростью рванул полость саней. Комья мокрого снега ударили из-под полозьев.


Так и поехал, будто хомяк обиженный. Знал, что смешон. Надувшись, сердито подтыкал под себя тяжелую шкуру… Не учли, что он в расстройстве, полезли: зубы у них шатаются! А этот, как его? Нашел с кем себя равнять!

Или, подожди, может быть, в этом действительно что-то есть? Какая-то связь непонятная, ниточка тайная рвалась, ускользая… Он ловил ее подсознанием, но разум раздраженно отвергал: увлечения отцовской молодости — это что-то высокое, гордое… он не знал толком, в чем там состояло увлечение, но если за него столь дорого плачено отцовской судьбой, значит, было там что-то серьезное, опасное: заговоры какие-нибудь, подкопы, покушения — словом, борьба с тиранством. А тут — в бараках, мол, сыро!.. А на Каре тебе было не сыро? Неужели Мазаев с его узкостью, с его мелким бытовым бунтом — наследник тех идеалов, которые создаются свободным мышлением, образованностью, благородством характеров? Опять же: отец управляющего и этот, который тут из милости держится, приглядывают за ним, поди, не в два даже глаза. Как это Зотов-то сказал: «Чернота, она капризна?»

К концу дороги он чувствовал себя уже просто оскорбленным. И откуда вдруг в человеке такая амбиция поднимается? Раньше вроде не знал за собой…

Глава вторая

Отец Александра Николаевича был из тех высоконравственных натур, которые, несмотря на любые удары судьбы, сохраняют верность своим идеалам. Верность эта была чисто духовного плана, ни в какие практические формы вылиться она не могла, потому что движение семидесятников, к которому принадлежал отец, на его же глазах мельчало, выдыхалось, гасло.

В сущности, он был очень одинокий человек. Александр Николаевич понимал это. Но ему некогда было разделять одиночество отца: слишком много работы, слишком хлопотная должность, никакого, хоть маленького, состояния скоплено не было. Отношения со столичной родней были давно прерваны. Отец существовал в своем замкнутом мире, где приход свежего номера «Русских ведомостей» считался событием. Проведя в Сибири едва ли не полвека, он все жил ожиданием перемен, которые перевернут общую судьбу страны и его собственную.

Александр Николаевич с матерью (пока она была жива) смотрели на эту отцовскую восторженность снисходительно: он любил рассуждать о мировых вопросах, мечтал о возобновлении борьбы, но таилась за этим боль человека не у дел, лишенного атмосферы и единомышленников, изнемогающего в бессильных сомнениях и воспоминаниях о поре своей молодости. «Мы политические калеки, засидевшиеся невесты, — иногда горько шутил он. — Уповали, уповали да и уповать перестали. Вздымается народушко и опадает, не готов к революции, не готов!»

Народовольцев своего поколения он считал жертвами. Они откликнулись на зов истории, способные жизни положить во имя счастья человечества. Но правительство упекло жертвователей на окраину империи, и там их молодые порывы тихо иссякли в глуши провинциальных городков, во двориках с курами и огородами. Отец не мог смириться с таким позором и обидой и ставить на себе крест не соглашался.

В Благовещенске его знали все, и он всех знал. Но друг у него был единственный: действительный статский советник Промыслов, с которым, сколько себя помнил Александр Николаевич, велись бесконечные странные разговоры. По убеждениям Промыслов был совершенно правоверный и благонадежный, но любил дразнить и щекотать идеалиста-семидесятника (да и собственное воображение тоже) несбыточными картинами.


Еще от автора Ольга Николаевна Гладышева
Крест. Иван II Красный. Том 1

Сын и наследник Ивана I Калиты, преемник брата Симеона Гордого, отец и воспитатель будущего князя Дмитрия Донского, великий князь владимирский и московский, Иван Иванович оказался сопричастен судьбам великих своих современников. Несмотря на краткость своего правления (1353-1359) и непродолжительность жизни (1326-1359), Иван II Иванович Красный стал свидетелем и участником важнейших событий в истории России. Его правление было на редкость спокойным и мудрым, недаром летописцы назвали этого государя не только красивым, Красным, но и Кротким, Тихим, Милостивым. Издание включает краткую биографическую статью и хронологическую таблицу жизни Ивана II Ивановича.


Юрий II Всеволодович

Роман О. Гладышевой и Б. Дедюхина «Ночь» посвящен одной из наиболее трагических страниц русской истории. Ее герой — великий князь владимирский Георгий Всеволодович — был одним из тех, кто попытался сплотить русских князей в борьбе против общего врага — монголо-татар. Книга — широкомасштабное историческое полотно, правдиво и ярко рисующее картину жизни Руси XIII века, достоверно воссоздающее противоречивую политическую атмосферу той эпохи.


Соблазн. Воронограй

В книгу вошли произведения, рассказывающие о жизни великого князя Василия II Тёмного.



Рекомендуем почитать
День рождения Омара Хайяма

Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.


Про Клаву Иванову (сборник)

В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.


В поисках праздника

Мой рюкзак был почти собран. Беспокойно поглядывая на часы, я ждал Андрея. От него зависело мясное обеспечение в виде банок с тушенкой, часть которых принадлежала мне. Я думал о том, как встретит нас Алушта и как сумеем мы вписаться в столь изысканный ландшафт. Утопая взглядом в темно-синей ночи, я стоял на балконе, словно на капитанском мостике, и, мечтая, уносился к морским берегам, и всякий раз, когда туманные очертания в моей голове принимали какие-нибудь формы, у меня захватывало дух от предвкушения неизвестности и чего-то волнующе далекого.


Плотник и его жена

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третий номер

Новиков Анатолий Иванович родился в 1943 г. в городе Норильске. Рано начал трудовой путь. Работал фрезеровщиком па заводах Саратова и Ленинграда, техником-путейцем в Вологде, радиотехником в свердловском аэропорту. Отслужил в армии, закончил университет, теперь — журналист. «Третий номер» — первая журнальная публикация.


И конь проклянет седока

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.