Оплакивание - [4]

— Не надо мне другой работы, — сказал он.

— Ясное дело, не надо, Лиам–Пат. После всех этих издевательств.

— Но ты, кажется, говорил, что мистер Мактай…

— А–а, вон ты о чем. Нет–нет, мистер Мактай только вспомнил те времена, когда вы с Десси Когланом разносили журнальчики.

Они по–прежнему брели неторопливо — темп задавал Фини.

— Мы ж тогда были несмышленыши, — отозвался Лиам–Пат, немало удивленный поворотом разговора.

— Все равно было ясно, с кем вы.

Этого Лиам–Пат не понял. Он никак не мог уразуметь, почему речь зашла о том, как они с Десси Когланом, тогда еще ученики католической школы, совали журнал, отстаивавший независимость Ольстера, в окрестные почтовые ящики. Они занимались этим только с наступлением темноты, чтобы их никто не увидел.

— Нелегальное же издание, — пояснял Десси; пару раз он упомянул Майкла Коллинза .

— Мистер Мактай мне тут кое что сообщил.

— Мы к нему зайдем?

— Ага, он нас пивком угостит.

— Мы просто разыгрывали из себя взрослых парней, когда разносили те журнальчики.

— Кому надо, помнят, что вы их разносили.

Лиам–Пат понятия не имел, откуда брались журнальчики. «У знакомых ребят беру», — бросил однажды Десси Коглан, но скорее всего — у парикмахера, престарелого Гохана, который в 1921 году потерял четыре пальца на левой руке. Лиам–Пат не раз видел, как Десси выходит из парикмахерской Гохана или же болтает с ним в дверях возле красно–белого столбика — символа цирюльни. Несмотря на беспалую руку, Гохан по–прежнему мог побрить и постричь любого.

— Входите, — пригласил Мактай, распахнув перед ними заднюю дверь. — Ночка выдалась промозглая.

И опять они сидели на кухне. Мистер Мактай выставил каждому по банке «Карлинг, Блэк лейбл».

— Спроворишь дельце, а, Лиам?

— Какое, мистер Мактай?

— Фини тебе все растолкует.

— Вообще то я уезжаю назад, в Ирландию.

— Я почему то так и думал. «Этот парень уедет домой», — говорил я себе. Верно, Фини?

— Ясное дело, говорили, мистер Мактай.

— Вот я и подумал, Лиам, а не сделаешь ли ты мне до отъезда одну чепуховину. Вроде той, что мы еще в прошлый вечерок обсуждали, — добавил мистер Мактай; уж не перебрал ли я в ту ночь пива, подумал про себя Лиам–Пат, ведь никакого такого обсуждения он припомнить не мог.

В доме у Лиама–Пата Фини отпер дверь комнаты, в которой всегда были задернуты шторы, и откинул половик. Не зажигая света, вынул разом несколько сбитых вместе досок и посветил вниз фонариком. Лиам–Пат увидел черные и красные провода, кремовый циферблат часового механизма. «Плевое дело», — сказал Фини и выключил фонарь.

Слышно было, как он укладывает половицы на место. Лиам–Пат вернулся в задний коридор, куда выходила дверь комнаты. Вместе с Фини они пересекли прихожую и по лестнице поднялись в комнату Лиама–Пата.

— Опусти ка штору, парень, — скомандовал Фини.

Под висевшее над раковиной зеркало была бочком подсунута фотография матери Лиама–Пата; чуть повыше — снимок отца, два незакрепленных уголка уже начали загибаться. На полу лежал дешевый коричневый чемодан, с которым Лиам–Пат приехал из Ирландии; крышка была откинута, в чемодане кучей громоздилось неразобранное белье, принесенное из прачечной самообслуживания. Чемодан он купил в лавке Лейси на Эммет–стрит в тот день, когда подал О’Дуайеру заявление об уходе.

— А теперь слушай меня, — приказал Фини, усаживаясь на кровать.

Пружины громко заскрипели. Изголовье резко накренилось, и Фини придержал его рукой.

— Вот это видеть отрадно, — сказал он, кивком головы указывая на открытку, которую Лиам–Пат свято обещал матери вешать в своей комнате, куда бы ни забросила его судьба: младенец Иисус сидит на руках Девы Марии, воздев два пухлых пальчика в знак благословения.

— Напрасно ты думаешь, я ведь ничем таким не занимаюсь, — сказал Лиам–Пат. — Вроде того, что там, внизу.

— Тебя сюда привез мистер Мактай.

Морщинистое лицо Фини было бесстрастным. Костюм, похожий на пасторский, сидел на нем мешковато, рукав на локте протерся насквозь. Из под засаленного ворота рубашки шнурком свисал узенький галстук, крохотный жесткий узел залоснился. Говоря, что Лиама–Пата привез из Ирландии мистер Мактай, Фини не отрывал глаз от своих колен.

— Вообще то я сам приехал, — произнес Лиам–Пат.

По–прежнему разглядывая туго натянутую на коленях ткань, будто опасаясь, что она вот–вот треснет и здесь, Фини отрицательно покачал головой.

— О комнате договорился мистер Мактай. Заботился о тебе мистер Мактай. «По сердцу мне Лиам–Пат Броган» — это ведь его собственные слова, так то, парень. В тот день, когда мы с тобой были у него первый раз, кто, как не он, позвонил мне спозаранку, в восемь утра? Знаешь, что он мне тогда сказал?

— Нет, откуда мне знать.

— «Лиам–Пат — мужик настоящий», вот что.

— Все равно, не смогу я сделать то, о чем ты толкуешь.

— Слушай, парень. Ты же перед ними чистенький. Ты для них просто еще один Пэдди — ирландец, который едет на Рождество домой. Ты хоть понимаешь, Лиам–Пат, что я тебе говорю?

— Да я про мистера Мактая слыхом не слыхал, пока сюда не приехал.

— Он — твой друг, Лиам–Пат, как и я. Разве я не доказал тебе своей дружбы?

— Ясное дело, доказал.

— Вот и все, что я хотел тебе сказать.