Операция «Жизнь» продолжается… - [28]

Я сижу на табуретке напротив, смотрю в его глаза. Кажется, что на подушке лежат одни только глаза.

Юрий Тимофеевич — беженец. У него нет ничего, вообще ничего, даже паспорта.

Передо мной на кровати лежит больной, всеми брошенный русский человек, и никого это не волнует. Словно он живет в гетто. Москва с ее огнями, шестидесятилетиями, парадами, монетизациями и льготами — не для него. У него и льгот-то никаких нет, монетизировать нечего…

А еще раньше на этой же самой кровати умирал его фронтовой друг, кавалер ордена Александра Невского и двух орденов Красного Знамени командир батальона подполковник Апаринцев.

— Вон его портрет, — показывает рукой Юрий Тимофеевич.

На стене висят две фотографии. На одной в развалинах немецкого фольварка запечатлен молодой парнишка в камуфляжном маскхалате. Стоит, облокотившись на пробитую снарядом стену. Командир роты автоматчиков 177-го гвардейского полка лейтенант Юрка Лопатин.

На другой фотографии — красивый офицер. Породистое лицо, тяжелый взгляд. Полная грудь орденов-медалей. Подполковник запаса Борис Апаринцев.

— Никогда не прощу им его смерти, — говорит Юрий Тимофеевич.

И начинает рассказывать историю, которую я слышал неоднократно. Но все равно каждый раз — волосы дыбом.

До перестройки Лопатины жили в Тбилиси. У Юрия Тимофеевича, преподавателя артиллерийского института, было все, о чем человек может только мечтать. Жизнь. Победа. Мир. Двое сыновей. Жена. Трехкомнатная квартира. Любимая работа — артиллерия.

В конце восьмидесятых русским в Тбилиси стало плохо.

Лопатин решил перевезти семью в Россию. Благо в Москве жил командир его батальона полковник Борис Апаринцев.

Каждый раз, вспоминая о нем, Юрий Тимофеевич произносит одну и ту же фразу:

— Когда командир полка вручал ему орден Александра Невского, весь полк был построен в каре. И он вызвал Апаринцева в середину, чтобы все видели и слышали, протянул орден и говорит: «Скромнейшему из храбрейших, храбрейшему из скромнейших!» — Указательный палец Лопатина взлетает вверх, как у кролика из мультфильма про Винни Пуха.

Для него это очень важно — «скромнейшему из храбрейших».

Борис Апаринцев и приютил у себя Лопатиных. Когда-то в этой маленькой квартире была коммуналка и Апаринцев занимал в ней одну комнату. А еще раньше здесь был флигель для прислуги в одной из московских усадьб.

Несколько лет жили вместе; вместе и ходили по инстанциям, обивали пороги. Кроме удостоверения беженца у Лопатиных не было никаких документов. С развалом Советского Союза их паспорта вдруг стали недействительны и ветеран-разведчик превратился в бомжа. Без гражданства, без документов, без прописки, без медицинской помощи, без квартиры и без средств к существованию. Ему даже пенсию не выплачивали.

— Я не какая-нибудь шушера подзаборная, кого страна будет стесняться! Я кандидат технических наук. У меня тридцать семь научных трудов! У меня двое сыновей с высшим образованием, компьютерщики! На обучение каждого государство потратило пять лет и черт его знает, сколько денег, — кричит Юрий Тимофеевич, и его палец вновь буравит потолок. — И мы тут никому не нужны! Государство торгует гражданством, как пирожками. Вот-вот, смотрите, — протягивает он мне аккуратно сложенную газетную заметку. — Вот послушайте, как получают гражданство. Вот: на одном квадратном метре было зарегистрировано — сядьте, а то упадете — пятьсот азербайджанцев! Мне каждый раз говорят: дед, ну что ты гоношишься? Пятьсот долларов — и паспорт твой. А где я возьму пятьсот долларов? На четверых это две тысячи, для меня это немыслимая сумма. И потом, почему я должен платить? Это моя страна, почему я должен платить?

Он смотрит на меня в упор. Глаза его горят.

— Нас, беженцев из бывших республик, попросту выкинули на помойку… Старшему сыну уже раз десять предлагали ехать в Штаты — там он нужен, там его голова ой как ценится. А тут — нет. Но почему мы должны уезжать? Здесь моя Родина, здесь лежат мои фронтовые товарищи, я воевал за эту землю, почему я должен уезжать?

Юрий Тимофеевич вдруг замолкает. Взгляд его тяжелеет, становится рассеянным.

— Пять лет назад Боря Апаринцев умер. У него начались сильные боли…

О том, как умирал его фронтовой друг, Юрий Тимофеевич рассказывает очень тяжело. С долгими паузами. Палец над головой больше не взлетает.

— Он был ранен, с войны у него в спине — в позвоночнике — сидел осколок. Каждый шаг причинял ему острую боль. А подниматься сюда, в эту квартиру, на второй этаж, для него было просто невыносимо. Понимаете? Сходить за хлебом или за пенсией было пыткой. Он просил дать ему однокомнатную квартиру или комнату в коммуналке в любом районе Москвы, но на первом этаже или в доме с лифтом! Не дали.

…В тот день Лопатин и Апаринцев в очередной раз отправились обивать пороги в управу и выпрашивать комнату в доме с лифтом. Апаринцев уже почти не мог передвигаться самостоятельно.

— Завел я его в кабинет. А сам остался ждать в коридоре. Минут десять была тишина. А потом начались крики. Кричала эта женщина, к которой мы пришли. Я ее до конца жизни помнить буду. У нее красивое такое имя — Лилия. Лилия Скворцова. И вот она кричала так, что в коридоре было слышно: «Когда ж вы все передохнете!!!». Она буквально выпихнула его из кабинета…