Операция «Примула» - [190]

— Хорошо, — сказал я. — Вы получите ваши деньги.

— Я верну вам их, — с жаром сказал. Плео. — Не хочу быть перед вами в долгу.

— Когда вы собираетесь ехать?

— Как можно скорее. Не беспокойтесь. Как только я получу эти триста тысяч франков, я тут же распрощаюсь с музейным начальством, расплачусь с домовладельцем, и вы никогда больше обо мне не услышите. Мне кажется, я опытный игрок и мог бы неплохо рассчитать свои ходы, доставив вам массу неприятностей! Но я не хочу оставлять после себя скверные воспоминания.

В словах его не было и тени иронии. Его распирала гордость, он упивался собственным благородством.

— Вы хорошо живете с Армандой? — спросил он.

По выражению моего лица он понял, что на этот раз зашел слишком далеко.

— Мне все еще случается думать о ней, — продолжал он. — Теперь я лучше понимаю свои недостатки. Дай Бог, чтобы с вами она была счастлива.

Он налил себе немного коньяку и выпил залпом.

— Мсье Прадье, что за комедия наша жизнь! Помните, тринадцать лет назад я собирался тайком покинуть Клермон-Ферран. Теперь вот уезжаю отсюда. И опять тайком, и опять с вашей помощью! Любопытно все-таки! Надеюсь, однако, что на этот раз с вами не случится ничего плохого.

В эту самую минуту я отчетливо осознал, что он принесет мне несчастье. Позднее я понял, что не ошибся. Но в тот момент я гнал от себя эту мысль, мое предчувствие, казалось, не имело под собой почвы. Напротив, когда я вернулся домой, меня охватило такое чувство, какое обычно испытывает молодой человек, только что выдержавший трудный экзамен. Тебе этого не понять. Но со мной такое случалось не раз. Ощущаешь, что стал вдруг гораздо легче, начинаешь различать цвета окружающих предметов, лица встречных людей. Будущее где-то здесь, совсем рядом, подобно нескончаемым скверным улицам ночного Парижа. Конечно, оставалось еще решить проблему денег. Но даже если предположить худшее, даже если это послужит поводом для размолвки с Армандой, ничего непоправимого не произойдет: ведь Плео исчезнет. А надо будет — займу где-нибудь.

Однако радость моя длилась недолго. Дома меня дожидалась Арманда. Я сразу понял, что дело плохо, но не успел и рта раскрыть, как она тут же набросилась на меня:

— Итак, твои любовницы даже здесь не оставляют тебя в покое?

— Мои любовницы? — Я был ошарашен. — Честное слово, ты теряешь голову.

— Тебе звонила Эвелина.

— Эвелина?.. Ты имеешь в виду Эвелину Мишар?

— Разумеется. Если только ты не коллекционируешь Эвелин!

— Послушай! Объясни, в чем дело.

— О! Все очень просто. Эта потаскуха звонила тебе сюда. Какая наглость! Она хотела поговорить с тобой. Дело, по ее словам, срочное и притом личное. «Передайте, что звонила мадемуазель Эвелина Мишар». Скажите, пожалуйста, «мадемуазель». Прошу тебя, не изображай из себя святую невинность. Я уверена, что ты сейчас от нее. Посмотри, на кого ты похож. Худой. Глаза ввалились, как у самого настоящего гуляки. От тебя пахнет женщиной.

Она подошла ко мне и, ухватившись за отвороты моего пиджака, с отвращением понюхала их.

— Мне стыдно за тебя. Думаешь, я ничего не вижу! А я давно уже наблюдала за тобой. Ты вечно в облаках. Вечно о чем-то мечтаешь. Даже Белло и тот заметил. Святая простота! Ему кажется, что ты слишком переутомляешься на работе. Если бы он знал правду! Ты похож сейчас на Оливье. Но тот, по крайней мере, был откровенен.

Она едва повысила голос, зато внутри вся кипела. Я кожей ощущал исходившие от нее волны ярости. В таком состоянии я ее никогда не видел. Я отошел от нее с чувством гадливости. Зрелище разъяренной фурии всегда претило мне. Я не спеша закурил сигарету, чтобы показать ей, насколько я спокоен и до какой степени ее обвинения мне безразличны.

— Могу я вставить хоть слово? — спросил я. — Я и в самом деле виделся с Эвелиной, но это было несколько лет назад. Она явилась ко мне в качестве просительницы, причем весьма смиренной. Она сочла меня достаточно влиятельным человеком, чтобы добиться для нее ангажемента. Вот и все. С тех пор я ни разу не слышал о ней. И если она звонила, то, вероятно, потому, что снова оказалась на мели и не знает, к кому обратиться. А теперь позволь мне принять душ. Я устал.

— Ты ее пустишь?

— У меня нет причин выставлять ее за дверь.

Она испытующе смотрела на меня. А я продолжал с холодной иронией:

— Что же касается других моих любовниц — ведь по-твоему, я коллекционирую любовные приключения, — так вот что касается их, то я очень сожалею, но они существуют только в твоем воображении.

Это была наша первая серьезная размолвка. Я чувствовал, что она оставит свой след. Мы оба, и она и я, были из числа обидчивых.

— В таком случае, — сказала она, — почему же все это время ты казался таким озабоченным, таким далеким?

— А ты думаешь, обстановка располагает к веселью? Курс франка падает с молниеносной быстротой. Алжир ускользает от нас.

Мне было совсем не трудно развивать до бесконечности эту тему. С помощью такой дымовой завесы я мог скрыть истинные свои тревоги.

— Предположим, что я ошиблась, — сказала она.

— Нет, позволь! Это не гипотеза. Это реальность. Ты ошиблась.

— Признайся, что за последний месяц ты вел себя довольно странно.