Операция «Икс два нуля» - [7]
И Илюшка Матафонов — смелый и хороший. Он очень хороший, этот Илюшка Матафонов, только черт дернул его объявлять войну Леньке Пискунову… Вспомнив про Илюшку, я сразу загрустил. Я больше ни разу не хлопал в ладоши, ни разу ничего не заорал.
Кино кончилось хорошо: толстую трубу протянули далеко-далеко. Зажегся свет, и я увидел полковника авиации — он, оказывается, был огромный, широкий. Как только такой входит в маленький самолет!
— До свидания, ребята! — сказал полковник и спросил: — Полезли бы вы в трубу?
— Если надо, полезли бы! — сказал я. — Будьте спокойны, товарищ полковник… До свидания!
Мы влезли в толпу и давай пробиваться вперед. От одной тетки так пахло духами, что меня чуть не стошнило. Однако мы выбрались на улицу раньше всех и сразу ослепли от яркого солнца. Мы, наверное, минут пять стояли с закрытыми глазами, пока привыкли к тому, что на улице день. Было уже три часа, и мы заторопились домой.
— Давай через скверик, Валерка! — предложил я, и мы побежали самой прямой дорогой через скверик. Пробежали мы, наверное, метров двести, как вдруг Валерка тихонько ойкнул в схватил меня за руку.
— Смотри! — испуганно шепнул он.
Я посмотрел, и у меня сразу в животе стало холодно и пусто, словно три дня не ел. Навстречу, из кустов акации, выходили Ленька Пискунов и три его дружка. Они, конечно, знали дорогу, которой мы ходим домой, и встретили нас в таком месте, где никого не было — ни прохожих, ни милиции.
— Бить будут! — еле слышно сказал Валерка-Арифметик!
Ленька с дружками тихонько, улыбаясь, подходили к нам!
Они все были в майках и бутсах, надетых на толстые гетры.
— Вот они! — сказал Ленька, подойдя к нам. — Вот они, два гада из четырех…
Двое Ленькиных дружков стали обходить нас с Валеркой сзади, и я подтянул живот, чтобы не было так страшно, выставил вперед оба кулака, а сам стал пятиться к забору, чтобы меня было трудно обойти сзади.
— Бей их! — закричал Ленька Пискунов.
Дальше я не помню, что было. Кто-то ударил меня, кого-то ударил я; кто-то пнул меня бутсой, кого-то я пнул ботинком; кто-то здорово зарычал, я тоже здорово закричал. Помню только, что в самом конце драки я все кричал: «Бей их в хвост и в гриву!», но очнулся я на земле и у меня кружилась голова, хотя никакой боли я не чувствовал.
— Бей их в хвост и в гриву! — еще раз почему-то закричал я.
Тут я захотел подняться с земли, но не смог, а когда все-таки поднялся, то услышал милицейский свисток и увидел милиционера, который бежал к нам. Валерка все еще лежал на земле, и из носа у него текла черная кровь.
— Кто? Где? Почему? — закричал милиционер, выплевывая изо рта свисток. — Кто? Куда ушли?
— Никто! — сказал я. — Не знаю их…
— Хулиганы с хулиганами! — заорал милиционер. — Обоюдная драка! Уведу в отделение…
— Не надо нас вести в отделение! — жалобно попросил с земли Валерка-Арифметик. — Несправедливо! Побили, да еще вести в отделение!
Милиционер давай ощупывать Валерку, смотреть его раны и ссадины, потом подошел ко мне, а у меня все уже было ясно: левый глаз начал так быстро пухнуть, что я им уже ничего не видел.
— Потрясно! — сказал милиционер, разглядывая мой глаз. — Кулаком… Орудия не применялись…
— Не применялись! — чуть не плача, подтвердил я.
Оказывается, Ленька Пискунов не дремал…
Я проснулся от того, что мама и папа кричали:
— Так вот он почему рано лег спать!
— Так вот он почему забрался с вечера с головой под одеяло!
Мне захотелось спрятаться от них, но было уже поздно, и я попытался посмотреть на папу и маму. Я их, конечно, увидал, но очень плохо: левый глаз у меня совсем не открывался, а правый от сна, наверное, тоже был какой-то узкий. Но я все-таки увидал папу и маму и даже то, какие у них были испуганные и бледные лица. Мама держалась обеими руками за щеки, а папина голова выглядывала из-за маминой головы, так как папа здорово выше мамы.
— Боренька! — прошептала мама. — Что это у тебя с глазами, Боренька!
— Во-первых, не с глазами, а с одним глазом, — сказал я. — У меня левый глаз подбит…
— И правый! — сказал папа. — Только немножко меньше…
— Боренька, скажи правду! — опять прошептала мама. Мне ее стало очень жалко, да и у папы было такое лицо, что только держись.
— Это Ленька Пискунов с компанией, — сказал я. — Это они нас побили без применения орудий…
— Каких еще орудий! — опять, хватаясь руками за щеки, закричала мама. — Господи, каких еще орудий…
Тут я сразу решил, что про нож, который будто бы есть у Леньки Пискунова, я им не скажу, а про остальное скажу.
— Ладно! — сказал я. — Слушайте!
Я им все рассказал. И про то, как Илюшка Матафонов расхотел играть по-старому, и как мы не захотели объявлять войну Леньке Пискунову, и как пошли в кино, и… как нас побили.
— Вот какая ситуация! — закончил я. — Сложная ситуация!
Пока я рассказывал, папа сел на стул, мама опустилась к моим ногам на кровать. Они оба молчали, глядели друг на друга, а когда я кончил, то даже друг на друга глядеть не стали, а просто сидели и молчали. Потом папа сказал:
— Вот так!
— Да, вот так! — сказала мама.
И как вдруг заговорят на английском.
— Пудель-мудель… Вери велл!
— Пудель-мудель… Вери велл!
— Взрослеют наши дети, взрослеют! — по-русски сказал папа. — Процесс взросления идет по пути нащупывания реальности. Начинается настоящая жизнь, когда каждый человек представляет свое собственное я…
