Операция «Андраши» - [60]

— Красные, кто же еще? Партизаны. — Он дернул плечом, сбрасывая предостерегающую руку Андраши, и продолжал по-английски, обращаясь к Корнуэллу: — Мы с вами встречались до войны, помните? Почему вы теперь предаете Европу? Гитлер не хотел воевать с англичанами.

Позднее Том попытался поговорить с Корнуэллом:

— Бора просил, чтобы я вас предупредил: с этим пленным мы черт знает как рискуем. Если он сбежит… Я, конечно, не за то, чтобы расстреливать пленных, но…

— Нет, Том. Как вы не понимаете? Именно потому, что он ожидает, что мы… а, да какой смысл спорить!

— Может, вам еще отчего-то не по себе? От вас тут ведь ничего не зависело.

Но Корнуэлл снова замкнулся. После некоторого молчания он сказал через плечо:

— Вы ведь собирались сказать, что все это в природе вещей?

— А разве нет? — Он увидел лицо Корнуэлла, истерзанное, пронизанное мукой, не допускающее снисходительного сочувствия.

— Ну ладно, — сказал он. — Я ведь только предупредил вас.

— Спасибо, Том, — ответил Корнуэлл, отвернувшись. — Но помните одно: я справлюсь, вот увидите. Я справлюсь.

Глава 9

И все-таки, несмотря на все это, вдруг наступило непредвиденное затишье. На следующий день они прошли несколько миль и устроились в сараях над западным концом Нешковаца. Опасность погони, по-видимому, миновала. Только есть было нечего. С тех пор как кончился запас хлеба и сала, прошло уже два дня.

Вечером Том отправился с Борой на поиски еды. Они спустились в деревню и нашли груду развалин, в которых ютилось несколько стариков и старух. Кары и Мары среди них не было. О Неле и других связных им не удалось узнать ничего верного — кто-то спрятался и спасся, кого-то убили, кого-то солдаты увели в Илок. Они пробыли в деревне около часа, выслушивая правду, а на закате отправились назад. Они прошли мимо дома старосты — мимо обугленной груды балок, досок и черепицы, из которой уродливо торчали остатки закопченных стен. Им нечего было сказать друг другу. Гнев и отчаяние не укладывались в слова, и они молча прошли мимо церкви, позеленевший медный купол которой блестел от вечернего дождя — священник уже давно укрылся в каком-то дальнем городе, а для врага она служила конюшней и отхожим местом. Все так же молча они шли через кладбище, где покоились люди, умершие в своих постелях, и через заброшенные виноградники поднялись к благоухающему лесу. Их никто не окликнул, никто не вышел взглянуть, кто они такие.

— Они не очень-то с нами разговаривали, Бора.

— А что они могли сказать?

— Они нас винят, так ведь?

Взгляд Боры был пристальным и смутным.

— За что? За то, что мы живы?

— Нет. За то, что случилось с ними.

Бора ответил сурово, раз и навсегда покончив с этим вопросом:

— Я сам нешковацкий.

Том оставил эту тему. Но на следующее утро снова начал ее обдумывать, уже по-другому. Они увидели, что по крутому склону над Нешковацем, медленно переставляя негнущиеся ноги, взбирается сгорбленный крестьянин с узелком на плече. Он брел к ним, низко опустив голову, поочередно перенося тяжесть тела с одной разбитой сандалии на другую. Наконец он остановился и посмотрел на них красными, воспаленными глазами. Они выслушали то, что он им сказал, с удивлением, со стыдом.

— Я принес вам поесть, милые мои, — объявил он надтреснутым, дрожащим голосом, которому мог бы позавидовать клоун. — Мы вас накормим, это уж как водится. — Он извлек из узелка три пшеничных хлеба и кусок копченой свинины. — Они у нас не все отобрали, — продолжал он с энергией отчаяния, точно торопился договорить, пока не иссякли силы. — Немного, конечно, да только больше-то у нас нет, мы себе самую малость оставили.

Бора крепко обнял старика, и они зашатались, как пьяные.

Том был рад, что Корнуэлл видит это и что Андраши тоже смотрит на них.

Митя взял старика за руку:

— Спроси его, Бора, что нам делать. Бора насмешливо улыбнулся.

— Он же просто старый крестьянин из моей деревни, откуда ему знать?

Старик стоял перед ними, широко расставив ноги в стоптанных сандалиях, и трудно было понять, слушает он или нет.

Бора крикнул:

— Слышишь, дядюшка, нам нельзя тут оставаться! Старик смотрел на них, и в его глазах был слепой, равнодушный страх.

— Они вернутся, — объявил он и заговорил о том, что сделали с деревней. Он поднимал трясущиеся руки и разводил их, будто обмахиваясь, а его лысая голова подергивалась на тощей шее. Он словно читал главу из какой-то книги мертвых.

— И они ушли, милые мои, и сказали нам, что вернутся. Вернутся, потому что им приказано, понимаете? Приказано, милые мои, приказано.

Бора кивнул. Его лицо было изуродовано ненавистью.

— Верно, дядюшка. Я и сам так думал. — Он повернулся к Мите. — Помнишь, в прошлый раз они прошли через Плаву Гору и думали, что добились своего. Только они ничего не добились, совсем ничего. Мы бежали от них, но мы остались живы. Разве это называется бежать? Сам небось помнишь. — Он почесал черные перья на круглой макушке. — Ну вот они кое-чему и научились. Даже они сумели сообразить. И потому придут еще раз, а потом еще. Чтобы довести дело до конца.

— Значит, нам надо уходить.

— Да, черт побери, надо.

— Но куда? Спроси у него.

— Это уж одному богу известно. — Бора как будто совсем отчаялся. Он хмуро смотрел на старика и молчал.