Опечатанный вагон. Рассказы и стихи о Катастрофе - [40]

— Да, мама.

— Я сказала, что мне не тяжело.

— Да.

— Надо было сразу ехать в еврейскую больницу.

— Да.

— Но сюда было ближе.

— Да.

— Но ведь я потеряла немного времени, правда?

— Ты шла очень быстро.

— Лежи спокойно, скоро все пройдет,

— Мне не больно,

Она шла сквозь густую тьму, стараясь рассмотреть дома, стоявшие справа и слева, — в темноте все они были похожи друг на друга и пропадали один за другим во мраке, таинственные и молчаливые.

— Далеко эта ваша больница? — крикнул немец.

— Нет.

И, подавшись вперед, она из последних сил натянула лямку.

— Долго нам еще с вами возиться? — раздраженно крикнул эсэсовец.

Женщина не отвечала.

— Не слышишь?

— Это тут, рядом.

Она остановилась, сняла лямку и осторожно опустила дышло. Раненый сполз, неподвижные его ноги уткнулись в мостовую. Женщина толкнула калитку, потом вернулась к тележке и втащила ее во двор. Ноги раненого волочились по гравию.

— Помни, возвращаться нельзя! — крикнул немец. — Комендантский час!

Она услышала удаляющиеся шаги. Напрягая последние силы, она прошла от калитки до здания. Колеса вязли в песке; женщина упрямо тянула за собой свой груз.

— Да как вы сюда попали? — испуганным шепотом спросил врач. Он наклонился над раненым, прикоснулся к сердцу, пощупал пульс. Они стояли у двери в густой темноте. Врач кого-то ждал. Женщине казалось, что все это длится бесконечно долго. Появились две санитарки с носилками. И наконец она услышала голос врача:

— В операционную, быстро.

В ярко освещенной комнате с окнами, затемненными черной бумагой, она увидела людей, одетых в белое. Они вели себя так, словно давно ждали ее. Раненый лежал на носилках, стоявших на полу. Врач наклонился над ним, взглянул на одежду, негнущуюся и матово поблескивающую в свете электрической лампочки пятнами жира и грязи. Под пиджаком на животе расползлось темное пятно. Носилки окрасились кровью.

— У него две раны, — сказал врач, не сводя глаз с раненого.

— Я сниму пиджак, — вмешалась мать и наклонилась над носилками. — Он запачкается.

— Не трогайте! — строго проговорил врач. И, обращаясь к сестре, приказал:

— Разрежьте!

Сестра взяла ножницы, лежавшие на белом столике.

— Нет! — крикнула мать.

— Нет, — тихо отозвался раненый.

— Режьте, — сурово повторил врач.

— У меня нет другого, — прошептал раненый.

Сестра приподняла одной рукой голову раненого, а другой, со щелкающими ножницами, неторопливо прошлась вдоль пиджака, разрезая его вместе с рубахой.

— У меня нет другого, — шептал сын.

— Починим, — равнодушно сказала сестра Она стащила с него пиджак вместе с рубахой. Обнажился большой, сильный торс.

— Правда? — спросила мать, не сводя глаз с сестры.

Врач, который все это время держал руку раненого, щупая пульс, вдруг отпустил ее и медленно придвинул к обнаженному телу. Это осторожное движение не оставляло уже ни малейшей надежды. Врач встал и, ни на кого не глядя, сказал'

— Уже не надо, сестра.

Сестра взглянула на мертвого, потом перевела взор на мать. Высохшее лицо матери в свете электрической лампочки казалось комочком потрескавшейся земли.

(1954?)

Матвей Грубиян Камень Перевод с идиша Елены Аксельрод

Никто из вас, даже добрый самый,

Не поймет, как сердце мое болит!

Камням не делают кардиограммы,

И врач их не исцелит.

Их можно перемолоть в песок

Иль целиком вмуровать в дом

На улице, что из руин всплывает…

Но спустится голубь, прижмется бочком —

И камень про смерть забывает.

(1950)

Фридрих Торберг Возвращение Голема Перевод с немецкого Евгении Фрадкиной

Рассказывают, что Голос был рабби Иегуде Лёву из Праги, прозванному «Высокий рабби Лёв», сыну рабби Бецалеля из Вормса, тому, кто создал из глины и пробудил к жизни Голема, и Голос этот повелел ему отобрать у Голема Божественное дыхание. Рабби Лёв исполнил веление, и отнес безжизненный чурбан на чердак синагоги Альтнойшуль, и положил его там, и укрыл старыми талесами и растрепанными книгами. Свершив это, он строго-настрого запретил всем будущим поколениям и на все будущие времена переступать порог чердака, где лежит Голем. И было это на исходе шестнадцатого столетия.

А еще рассказывают, что однажды рабби Иехезкель Ландау из Праги, сын Иегуды бен-Цви Сегаля Ландау, почитаемый за свою великую ученость и известный во всех землях под именем «Пражский рав», нарушил запрет рабби Лёва и ночной порою переступил порог чердака Альтнойшуль. Совершив это, он спустился вниз, содрогаясь от страха и ужаса, и немедленно подтвердил запрет. И было это спустя двести лет.

И еще рассказывают, что под началом того, кто называл себя «фюрер» и кого другие приветствовали словом «хайль», немцы захватили почти всю Европу, включая Богемию с ее столицей Прагой, и повсюду ловили евреев, и сжигали их молельные дома, и грабили их имущество, и убили их шесть миллионов. И было это еще через сто пятьдесят лет, в наше время.

Но так уж повелось с давних пор — в городе Праге жизнь течет по-особому, а в его еврейской общине — тем более, и немцы тоже это знали, когда захватили город и установили в нем свое владычество. Один из самых высоких армейских чинов — настолько высокий, что его называли «рейхсфюрер СС» и «рейхспротектор Богемии и Моравии» — давно придумал план: собрать в одном месте все, что свидетельствовало бы о зловредных, постыдных, чреватых опасностью для человечества делах евреев, чем должно быть доказано, что их необходимо, наконец, уничтожить и что немцы, взявши на себя эту задачу, оказывают человечеству услугу. Прага показалась ему — и не без основания — особенно подходящей для этого плана. Здесь будут собраны все вещественные доказательства, какие можно найти в занятых немцами землях, и затем будут выставлены на всеобщее обозрение. Все их якобы религиозные книги и свитки, которые в действительности не содержали ничего, кроме ловко замаскированных советов, как следует обманывать ничего не подозревающих иноверцев; вся их утварь и особые сосуды, якобы предназначенные для отправления религиозного культа, а в действительности служившие для того, чтобы убивать невинных христианских младенцев и на их крови замешивать тесто для мацы; все их таинственные письмена и документы, подтверждающие всемирную власть евреев, и прочие доказательства, окончательно разоблачающие их злокозненную роль.