Опасности путешествий во времени - [7]

За предплечья меня держали два рослых офицера из Дисциплинарного отдела госбезопасности по надзору за молодежью – мужчина и женщина в темно-синей форме, вооруженные дубинками, тазерами, перцовыми баллончиками и револьверами в тяжелой кобуре. Одноклассники затравленно и в то же время возбужденно таращили глаза. Задержание! В школе! Правда, голосовать уже приходилось, но не по такому поводу.

– Мальчики и девочки, внимание! Голосуем, кто согласен лишить Адриану Штроль почетного звания спикера вследствие совершенной ею измены и подрыва авторитета властей?

Возникло замешательство. Краткое.

Неуверенно поднялось несколько рук. Потом еще.

Несомненно, присутствие суровых стражей порядка побуждало моих одноклассников к действию. Руки поднимали целыми рядами!

Правда, кое-кто смущенно ерзал в кресле и не спешил голосовать. Я перехватила взгляд своей подруги Карлы – она плакала. Пейдж смотрела на меня, словно хотела сказать: «Прости, Адриана. У меня нет выбора».

Точно в кошмарном сне передо мной вырос лес рук.

Если кто-то в итоге и воздержался, я таких не заметила.

– Кто против? – Мистер Маккей выдержал драматическую паузу, как будто производил подсчет, хотя ни единый человек не выступил в мою поддержку.

– Ребята, сейчас мы наблюдали потрясающий пример демократии в действии. «Правило большинства: истина в количестве».

Второй этап голосования ничем не отличался от первого.

– Мы, учащиеся выпускного класса средней школы Пеннсборо, одобряем и поддерживаем арест бывшего спикера Адрианы Штроль, обвиняемой в государственной измене и подрыве авторитета властей. Кто – за?

К этому моменту арестантка крепко зажмурила глаза от стыда, отвращения и страха. Зачем видеть тот же лес рук? Офицеры вывели меня, «преступницу», из школы через черный ход, не обращая ни малейшего внимания на мои протесты, вызванные чудовищной болью от тесных наручников и железных пальцев конвоиров. На улице впихнули в безликий, похожий на небольшой танк полицейский фургон с решетками в форме плуга. Такими танками наверняка разгоняли и давили всмятку демонстрантов.

Дверцы захлопнулись, лязгнул замок. Напрасно я силилась воззвать к полицейским – те устроились на переднем сиденье за перегородкой из оргстекла и даже не поворачивали головы, словно забыв о моем существовании.

Оба конвоира принадлежали к категории ЦК-4, если не ЦК-5. Наверное, они были из числа иностранных/подвергнутых идеологической обработке граждан САШ, которым не позволялось изучать английский.

В голове теснились тревожные мысли: «Сообщат ли родителям? Отпустят ли домой?»

Следом нахлынула паника: «А вдруг я „испарюсь“?»

Под несмолкающий вой сирены меня привезли в неприступное, точно крепость, здание – местную штаб-квартиру следственного отдела госбезопасности. Говорят, в этом доме с глухими, заложенными кирпичом окнами, некогда помещалась почта. Потом случилось преобразование Соединенных Штатов в Северо-Американские. А затем последовали приватизация и упразднение почтовой службы. От прежних Штатов сохранилось немало построек, но их предназначение изменилось. Так, начальную школу, где училась мама, переквалифицировали в центр детской хирургии и диагностики; общежитие, помнившее отца юным аспирантом с незапятнанной репутацией, превратилось в следственный изолятор и центр перевоспитания молодежи. Бюро информационной пропаганды, где трудился мой брат Родди, располагалось в особняке, служившем публичной библиотекой Пеннсборо во времена, когда книги существовали на бумаге – и их читали! В этом постылом, продуваемом всеми ветрами месте меня завели в комнату для допросов, усадили на неудобный стул, направили в лицо лампу и включили камеру. Невидимые дознаватели, чьи очертания тонули во мраке, начали допрос.

Потянулась череда однообразных вопросов.

– Кто написал для вас речь?

– Никто, я сама!

– Речь написал ваш отец, Эрик Штроль?

– Нет! Он тут абсолютно ни при чем.

– Отец продиктовал вам содержание речи? Оказывал на вас влияние? Вы лишь повторяли за ним ваши вопросы?

– Нет, речь придумала я сама!

– Кто-нибудь из родителей помогал вам написать речь? Оказывал на вас влияние? Вы лишь повторяли за ним ваши вопросы?

– Нет, нет и еще раз нет.

– Вы выразили собственные предательские настроения?

Я боялась, что отца вместе с мамой тоже арестовали и теперь терзают в мрачных застенках. Боялась, как бы отцу не поменяли статус со СкИнда на Инд-П или ДП (действующий предатель). Боялась, что он повторит путь дяди Тобиаса.

Мою речь разобрали по строчкам, по буквам, хотя состояла она всего из пары листков, напечатанных с двойным интервалом, и нескольких рукописных пометок. Досконально изучили мой ноутбук, предварительно изъятый из шкафчика.

Полицейские конфисковали все мои вещи: ноут, альбом для рисования, рюкзак, сотовый, энергетические батончики, засаленную школьную толстовку, бумажные салфетки.

Дознаватели разговаривали отрывисто, бесстрастно, как автоматы. Их можно было смело принять за роботов, если бы не манера моргать, облизывать губы, чесать нос или таращиться на тебя с жалостью или отвращением, по ситуации.

(Впрочем, папа наверняка посоветовал бы не сбрасывать теорию с роботами со счетов, поскольку в программу носителей искусственного интеллекта закладывалась способность имитировать специфическое, «спонтанное» человеческое поведение.)