Опасности городской жизни в СССР в период позднего сталинизма. Здоровье, гигиена и условия жизни 1943-1953 - [129]

В качестве четвертого элемента городской среды я анализировал питание и поставки продовольствия. Фиаско коллективизации конца 1920-х – начала 1930-х годов привело к заметному падению уровня жизни, завершившись голодом 1932-1933 годов. Хотя основными жертвами этого голода стали крестьяне, городские рабочие также терпели крайние лишения. Страна едва успела оправиться от этого демографического удара, когда начавшаяся война привела к новому дефициту продуктов. В тыловых городах резко возрос уровень смертности не только в двух наиболее уязвимых возрастных группах – самой младшей и самой старшей, но и среди трудоспособных взрослых. Кто-то умирал от болезней, но многие умерали просто от истощения. В конце войны ситуация с поставками продовольствия немного улучшилась, но неурожай 1946 года снова привел к голоду. В отличие от голода 1932-1933 годов голод конца 1946 – начала 1948 года затронул в значительной степени городских жителей, включая рабочих. По сути, за исключением центра голода – Молдавии и южной Украины, городские рабочие пострадали больше, чем крестьяне. Анализ рациона рабочих и крестьян помогает понять причины такой ситуации: в тыловых регионах крестьяне, как минимум, смогли получать необходимое количество калорий и белков благодаря картофелю. Рабочие в меньшей степени могли использовать подобную стратегию и поэтому умирали чаще. У крестьян в рационе было еще одно преимущество перед рабочими – молоко, что помогает объяснить, почему в большинстве областей сельская детская смертность была ниже, чем в малых и крупных городах, даже во время голода 1947 года, когда показатели детской смертности резко повысились. После 1948 года качество питания постепенно нормализовалось, но даже в середине 1950-х годов российские рабочие потребляли калорий меньше необходимого количества для выполнения тяжелой физической работы в холодном климате, жизни в плохо обогретом жилье и при плохо работающем общественном транспорте.

Наконец, мы разобрали феномен детской смертности. Смерть маленького ребенка – это ужасная личная трагедия для родителей и родственников, и в этом отношении этот феномен также говорит нам что-то об уровне качества жизни советских граждан в целом. С аналитической точки зрения детская смертность – это надежный барометр общего благосостояния и благополучия общества. Анализ этого показателя в позднесталинский период приводит нас к основному парадоксу. В первом десятилетии XX века в царской России уровень детской смертности был одним из самых высоких в Европе. После небольшого улучшения после большевистской революции детская смертность снова выросла в 1930-е годы, когда упал жизненный уровень населения и ухудшились санитарные условия в городах. Настоящий кризис пришелся на военный период, когда в 1942 году детская смертность достигла совершенно невероятного уровня. Начиная с 1943 года, однако, ее уровень начал снижаться. На первый взгляд, это может показаться артефактом специфической демографической ситуации военных лет: в 1943-1944 годах родилось так мало детей, что родителям было легче защитить их от болезней, которые при прочих равных оказались бы для них смертельны. Однако это снижение сохранилось на протяжении всего послевоенного периода. Исключением, конечно, стал голодный 1947 год, когда детская смертность в тыловых областях вернулась к довоенному уровню, сопоставимым с типичными городскими показателями викторианской Британии. Начиная с 1948 года ситуация с продовольствием улучшалась и уровень детской смертности стал снижаться вплоть до 1970-х годов.

В этой общей картине можно не увидеть серьезного регионального дисбаланса. Самое масштабное снижение детской смертности произошло в Москве, которая единственной из неоккупированных городов провела фундаментальную санитарную реформу. С отставанием в несколько лет снижение детской смертности произошло и в крупных городах, возможно, благодаря сочетанию факторов, отсутствовавших в первые послевоенные годы: снижение риска инфекционных заражений благодаря небольшим улучшениям в области санитарии, повышение качества медицинских учреждений и более эффективное образование в области требований к личной гигиене. Напротив, в промышленных городах Урала и Западной Сибири, где прогресс в области санитарных условий шел чрезвычайно медленно, уровень детской смертности оставался значительно выше. В конце концов, значительного прогресса добились и малые города, хотя они все еще отставали от крупных. В 1954 году вероятность смерти младенца, родившегося в Московской области, то есть в непосредственной близости от Москвы, была почти в 1,6 раза выше, чем у московского новорожденного. На Урале в областных центрах эта вероятность была в 1,8-2 раза выше, чем в Москве. Но общей тенденцией являлось уменьшение этого показателя: к 1956 году показатели худших областей начали приближаться к показателям в самых благополучных регионах.

В этом мы видим определенный парадокс. В Советском Союзе отсутствовали практически все те факторы, которые привели к снижению детской смертности в Западной Европе: улучшение жилищных условий и санитарной обстановки в городах, появление источников чистой питьевой воды, снижение рождаемости и улучшение питания, однако детская смертность все-таки снижалась. Сам по себе такой результат не является совсем неожиданным. Как показал Сэмюэл Престон, в середине XX века многие бедные и развивающиеся общества добились значительных успехов в борьбе с высокой смертностью благодаря импорту и применению достижений медицины промышленно развитых стран Запада. В случае Советского Союза для определения ключевых факторов снижения детской смертности требуется более детальный анализ, но, по имеющимся у нас данным, в основе этого процесса лежали три фактора: эффективные меры органов здравоохранения по выявлению и изолированию потенциальных носителей вирусов; улучшение лечения заболевших; повышение качества санитарного просвещения. В каждой из этих областей Советский Союз повторял (а где-то и предвосхищал) опыт более бедных стран, копируя и применяя западные методы лечения, лекарства и научные знания. Другими словами, сталинские власти не столько снижали риски заболевания, инвестируя средства в масштабную реконструкцию и расширение санитарной инфраструктуры и другие улучшения городской среды, сколько боролись с возможными последствиями мерами эпидемиологического контроля и медицинского вмешательства (антибиотики, ранняя диагностика и госпитализация, иммунизация).