Опасное молчание - [27]

— Ты заявление в комсомол правой рукой писал? — спрашивает младшего пьяный бандит Гондий, вечное проклятие ему. Он из нашего села. Еще в сороковом у этих богатеев колхоз забрал мельницу и лошадей…

Гнат молчит.

— Правой, спрашиваю? — хлестнул его плеткой Гондий.

— Как сам левша, думаешь и другие? — усмехнулся Гнат, будто перед ним не главарь банды с автоматом, а тот же губастый мельниковский отпрыск, который всегда первым наскакивал, как петух, а потом с побитой харей бежал жаловаться своему батьке…

— А ты? Тоже правой рукой заявление в колхоз писал? — это Гондий Федька спрашивает.

— Я такой падали и отвечать не буду! — плюнул ему в глаза Федько.

— Выкалывайте ему второе око! — крикнул Гондий бандитам.

Мама упали в ноги этому убивцу и стали молить, чтоб простил сыновей…

— Встаньте, мамо!!! — закричал Федько. Этого крика мне уже до самой смерти не забыть… То еще счастье, что мама без памяти лежали, не видели, как Федьку и Гнатку, уже слепым, рубили правые руки… бросали в колодец… Потом маму поволокли в хату… Меня с дитем тоже загнали… И подожгли хату…

В огне бы нам и конец. Ведь триста дворов взялись костром! Ни детей, ни старых, ни женщин ироды проклятые не щадили… Стреляли из автоматов в огонь… Да, видно, на роду написано нам жить… Сквозь пламя пробился к хате Павло, мой муж… Он неподалеку у брата прятался. Вышиб окно, маму на плечо, ребенка в охапку, и мы побежали… Уже на краю села догнала меня бандитская пуля, в ногу жахнула… Мама, где только силы у них взялись, побрели, а меня понес Павло…

— Ваш муж герой! — с волнением сказал Иосиф. — Это подвиг…

— И любовь, — в задумчивости добавил Петро.

Возле самого дома Гавриш от группы пионеров, шедших навстречу, отделилась девочка в пестром платьице.

— Добрый вечер, — подбегая, засмущалась она.

— Это моя Марийка, — доярка погладила волосы дочки. — Та самая ласточка, которую из огня Павло вынес…

— Мамо, я помогла бабусе выкупать детей. В хате прибрала. Иду к телятам.

— Умница. Татусю скажи, что у нас гости, пусть поспешит домой.

Еще одно знакомство

Горячая беспокойная пора жатвы подходила к концу.

Василь окончательно потерял покой. Помимо своей воли страх за Петра, который опубликовал свой очерк и вывел на чистую воду председателя, просыпался с ним утром, а иногда будил его и по ночам. Зря хвалилась перед председателем Михайлина: «Хата у меня большая — четверых размещу». Хатенка оказалась незавидная, тесная, с оползающей соломенной крышей, как говорится, и курице носом негде клюнуть. Так что студенты, протомившись несколько ночей в духоте, перебрались на сеновал возле коровника. И однажды, когда старая Богдана доила корову, стук молока о подойник почудился Василю автоматной очередью. Он схватился со сна и, крича: «Петрик, берегись!» — прикрыл собой друга. Хлопцы весь день посмеивались над ним. В душе Василь и сам стыдился этого страха, но ничего не мог с собой поделать.

Он часто ссорился с Петром.

В этот раз схватились на току, во время перекура.

— Чего ты вмешиваешься во все, где тебя даже не просят? — кричал Василь. — Наше дело тут маленькое, поможем — и будьте здоровы. Так нет, сцепился с этим Лозой…

— И это говорит будущий врач? Человек, чья профессия требует самоотверженности, чистоты души и помыслов. Да, видно ошибаться в людях — тоже недостаток врожденный, — нахмурился Петро.

— Это ты мне приписываешь? — наступал Василь.

— Себе. Из-за этого я никогда не смогу написать хорошую книгу.

— Ерунда, — возразил Иосиф, тщательно туша каблуком самокрутку. — Что значит: «Не смогу написать?» И зачем ты ему, Василько, надоедаешь? Это его душевная потребность быть людям нужным. Пусть живет, как он понимает.

— А ты блином масляным в рот не лезь! — раздраженно оборвал его Василь. — Забыл что ли, как сам за голову хватался: «Петрик спятил! Написать около двухсот писем, чтобы разыскать родителей какой-то девушки Раи, которая потеряла их в войну!»

— Да, тогда я таки думал так, — не стал отпираться Иосиф. — Но раз поиски принесли людям радость и Рая все же нашла своих родителей, мне самому даже совестно за те слова. Петрик это знает, я ему говорил.

— Тогда вспомни историю с директором универмага! Что ты сказал, когда стая жуликов выслеживала Петра, чтобы учинить над ним расправу?

— А чья взяла? Они таки да получили по заслугам. И Петрик про это здорово написал! Это получилось знаменито, когда стена в ванной комнате у этого мошенника-директора оказалась пустотелой, а на кафельный пол из тайника посыпались золото, бриллианты и двенадцать сберкнижек! Выкрутиться жулику не удалось, и он вынужден был признаться, как под вывеской универмага нахапал полтора миллиончика: обмер, пересортица, «левая» продукция…

— Он мне рассказывает, — с досадой прерывает Василь. — Может, не я как тень ходил за Петром после того письма, где ему угрожали какие-то там «коллеги» этого директора?

— Никто тебя не просил, — сдержанно проронил Петро. У него было нехорошо на душе. Да, он понимал, ценил в друге детства чувство товарищества, бескорыстной заботы, но почему, почему Василь может мириться с нравственной грязью? Не станет ли эта его черта характера причиной разрыва их многолетней дружбы?..