Опасная тропа - [35]

— А как же коровы, хозяйство?..

— Гм, да, а что если соседку попрошу, — говорю я, настаивая и на самом деле желая ей хоть раз в жизни отдохнуть, перевести дух.

— У соседки свои хлопоты, муж мой, и не меньше…

— А старшая наша дочь, думаешь, не справится? — Я всякое предлагал, чтоб убедить ее поехать, очень хотел, хотя знал в душе, что ни за что она не бросит дом и детей.

— Она еще дитя, что она может, — встала она и поцеловала меня. — Спасибо тебе на добром слове. Ты заработаешь деньги, и мы купим телевизор…

— Как ты скажешь…

Я искренне пожалел свою жену. Бедняга, она еще не знает, что такое санаторий, дом отдыха, что такое врачебное обследование, и это говорю я, будто я бывал там и много раз обследовался. К врачам горянки обращаются только в крайнем случае. Все некогда. Дети, хозяйство, то топливо надо на зиму приготовить, то сено, то картофель надо выкопать, да еще и в совхозе работать. Нет, нелегкая все же жизнь в ауле.

— Что я слышала сегодня у родника, — говорит после паузы жена, переходя на другую тему. — Говорят, родители Усмана собираются послать сватов к Али-Булату.

— Ах, вот оно что… теперь понимаю «благородный порыв». «Или люди хитрее стали, а я глупее, или что-то другое», — подумал я и вспомнил Асият на школьном вечере, как она горячо и убедительно говорила о своем желании остаться в ауле. В моих ушах все еще отдается эхо, которое разнеслось в ущелье Подозерном «люблю!». Это Усман кричал как сумасшедший.

Усман образованный, воспитанный и тактичный молодой интеллигент, печется о совхозе не менее, чем Усатый Ражбадин, и носит усы, не такие пышные, конечно, как у директора, но они являются украшением его лица, и он очень гордится ими, хотя делают они его не по годам взрослым. И если с годами кто заменит на посту директора совхоза, то, конечно, он, Усман, сын чабана Сирхана. И город знает, и село. Если говорят, что этот товар стоит своих денег, то почему нельзя сказать, что этот человек стоит надежд и стремлений? Одним словом, симпатяга-парень, дай бог ему счастья. Только одно небольшое сомнение беспокоит и меня, и, по-моему, его родителей — сумеет ли он укротить такую своенравную девушку, как Асият, сумеет ли он противопоставить ее капризам свою волю и находчивость, не сделает ли его такая желанная любовь робким и нерешительным… Когда вернулся он из города, получив диплом ветеринарного врача, то его бабушка Ай-Мисей воскликнула: «Появился коновал — стали дохнуть коровы. Не мог набрать себе лучшей специальности, лучше бы людей лечил, меня вот, свою бабушку, чем скот…» О, острая на язык наша Ай-Мисей, самая близкая подруга моей бабушки Айбала. Однажды, когда родился мой Хасанчик, пришла она к нам, эта добрая отзывчивая душа, с подарками новорожденному, и кто-то спросил у нее:

— Сколько тебе лет, бабушка Ай-Мисей?

— Один раз двадцать, сынок, второй раз двадцать, третий раз двадцать, четвертый раз двадцать и половина от двадцати… — перечислила она, сгибая свои сморщенные пальцы и шепелявя беззубым ртом.

— Почему же так мудрено, бабушка?

— Ничего мудреного в этом нет, сынок, четыре раза я выходила замуж.

Большие затейницы эти старухи в нашем ауле.

Вообще род Сирхана славится своим трудолюбием, старательностью, хотя вот о Зизи, сестре Усмана, этого и не скажешь, не очень охотно помогает она матери в хозяйстве, тогда как Асият принимает живейшее участие. Усман — стройный джигит, просто любо бывает глядеть на него, когда он выйдет на танец и вскинет высоко руки, как орел крылья, так и кажется: вот-вот взлетит. Тело его и не шелохнется, а ноги так отплясывают, что быстроте и легкости его ног позавидует даже профессиональный танцор из ансамбля «Лезгинка».

Усман — сын чабана Сирхана, как и Асият — дочь чабана Али-Булата. Кто его знает, может быть, они на пастбище и договорились породниться. И в это время слышу цокот копыт на улице. Выглянул я из своего разбитого окна, вижу: Али-Булат поднимается на лошади по мощенному камнем проулку.

— С возвращением тебя, дядя Али-Булат!

— Спасибо, дорогой Мубарак, как поживаешь, как семья? — спрашивает меня Али-Булат, не поднимая головы.

— Живем, не жалуемся.

— Желаю удачи во всем!

— Все ли спокойно на пастбище, есть ли трава баранте?

— Сухо в этом году, сухо… Приходи, проведай нас!

— Спасибо, непременно… — говорю ему в ответ и провожаю его мыслью: «Значит, все правильно, раз Али-Булат сам пожаловал к семье, происходит что-то серьезное». Права моя жена: «Нет дыма без огня». После обеда я со старшей дочерью выехал в райцентр к глазному врачу. После возвращения остаток дня провел спокойно, с семьей, с которой мне всегда хорошо. Доброе было настроение и запел даже песню под аккомпанемент чугура: «Что звенишь ты, как цикада?» — Конечно, голос у меня не такой, как у нашего поэта и ашуга Индерги, но моему Хасанчику нравится, когда я пою, и он подпевает. Однажды нашего поэта Индерги спросили:

— Почтенный Индерги, сделайте милость, скажите нам, как рождаются стихи?

— Откуда я знаю? — усмехнувшись, пожимает он плечами.

— Но ты же поэт?

— Ну и что?

— Но все-таки, как они рождаются?

— Голенькими, как дети, да, да, совершенно голенькими, — вдруг объясняет Индерги, — потом я им шью одежду, чтобы позор их скрыть, потом учу ходить, вожу за руку, уму-разуму учу и после выпускаю в люди. Вот вы у них и спросите, если они благодарны родителю, значит — они мне удались.