Опасная тропа - [33]

— Кто в карьере готовит камень?

— Бригада Хаттайла Абакара.

— Голову сорву и не посмотрю, что он мой родственник. Зайца на вертел посадили, а он все думал, что с ним шутят. Так и скажи ему.

— Правильно, директор, из этих камней вон как трудно лепить стену, — кричит с лесов строящегося третьего блока каменщик, — какой уж тут план!..

— Время дорого, время теряем… — как бы в ответ бросает Усатый Ражбадин.

И я ушел, высчитывая в уме, сколько я заработаю за два месяца и что я куплю. Если даже по сто восемьдесят в месяц, то за два месяца будет триста шестьдесят. За сто шестьдесят куплю жене пальто, на оставшиеся — одежду детям, всем пятерым, и себе костюм недорогой. Смешно? Не смешно. А все-таки хорошо, что строится животноводческий комплекс.

По дороге, вспомнив о просьбе Ражбадина, свернул к его сакле. Никогда в его дом я не входил. Если в нашем ауле обо всех семьях узнают что-то, а потом говорят и передают, то этого нельзя было сказать о семье Ражбадина. Может быть, это объясняется тем, что мало к ним ходят, и семья, не считая самого директора, замкнутая и необщительная. Но люди строили всякие догадки. Год от года супруги отходили друг от друга, отношения становились холодными, и постепенно наступило равнодушие, не простое безразличие, нет, а угнетающее, терзающее душу сомнениями и тревогами состояние. И сколько бы Ражбадин ни пытался вернуть былое тепло в семейный очаг, ничего не получалось, — каждый раз он наталкивался на беспросветную покорность им же придуманной судьбы, на обреченность скоротать оставшиеся дни в этом ужасном состоянии. Как объяснить, как понять такую покорность «судьбе» со стороны Анай, кроме как неопознанной болезнью или же слабоумием. И вот с такими мыслями я вхожу в саклю Ражбадина. Да, жена моя права, — убогий вид сакли вызывает разочарование. Неужели бывший столько лет и председателем, и директором, этот Ражбадин не имел возможности построить себе дом? Крутая каменная лестница вела наверх, на второй этаж, я с трудом ее преодолел. На веранде Анай стирала белье. С тех пор, как я видел ее раньше, а времени прошло немало, лицо у нее как-то увяло, щеки запали.

— Добрый день, Анай.

— Добрый, добрый, Мубарак, как ты нашел дорогу к нам? — приветливо сказала она, чего я от нее никак не ожидал.

— Да вот, муж твой послал.

— А что, он уезжает куда? — в голосе ее прозвучала тревога.

И, глядя на нее, я отверг прежнее свое мнение о ней. Люди были неправы, когда говорили, что из нее и щипцами не вытянешь слова. Просто люди наговаривают. Очень даже общительная Анай, со мной ласкова.

— Не знаю, Анай, — передаю я ей бумагу.

— Что это? — взяла она мокрыми пальцами за краешек и положила на подоконник.

— Путевка для тебя, Анай, в санаторий.

— Зачем? Я же не больная. Какой санаторий, и дня не смогу, зря все это выдумывает Ражбадин. А может быть, он просто хочет избавиться от меня?

— Что ты, Анай, как ты можешь говорить такое? Он же…

— Да, да, я знаю, я плохая, он хороший, он добрый, великодушный…

— И нет ничего дурного, Анай, поезжай, отдохни месяц, тем более, путевка оплачена…

— Как вы живете, как дети? Я никуда не хожу, вот все на ферме да здесь… — проговорила Анай, и на глаза ее навернулись слезы, а может быть, это были капли воды от стирки.

Мне стало не по себе, и я поспешил уйти, какой-то все же неприятный осадок остался у меня от посещения этого дома. Что-то здесь было не так, что-то настораживало, какая-то напряженность чувствовалась даже в воздухе. Однако, по-моему, люди об Анай говорят несправедливо лишнее и незаслуженное. Сказано же: у одних даже вата шуршит, а у других и орехи не трещат.

СЕМЬЯ — УБЕЖИЩЕ ОТ ЖИЗНЕННЫХ НЕВЗГОД

Когда человек видит неладное в чужой семье, к своей он поневоле становится внимательнее и добрее. Может быть, это инстинкт самосохранения, а может быть, просто настороженность. Человек как бы боится проникновения вируса неприязни и отчужденности, разлада и недоброжелательности в свою семью. Да, да, как и любая другая заразная болезнь, так и семейные раздоры и ссоры могут передаваться. Не знаю как вам, почтенные, но мне не раз приходилось в этом убеждаться. Как говорится, привяжи осла рядом с быком, — перейдут либо масть, либо привычки. С этими вот мыслями переступил я порог своего дома и захожу к себе с таким чувством, будто меня долго не было, и я успел соскучиться по жене и детям. Они радуют мое сердце и тешат глаз. При виде меня младшая дочурка бросается ко мне на руки: «Папа, папочка пришел». А с остальными детьми возилась жена:

— Зейнаб, оставь в покое швейную машину. Мина, где ты?.. Фарида, иди за водой, Хасан, поешь все… Что с вами мне делать?

Хасан, как всегда веселый и оживленный, подбегает к маме, обнимает ее и поет:

Вся жизнь впереди,

Надейся и жди!

— Да, это мне и остается, сыночек дорогой, ты же ничего не поел. Ну-ка пойдем, поешь… — берет его на руки Патимат.

— А ты, мамочка, тоже не ела, — обнимает он маму.

— И мы поедим. Вот и папочка вернулся. Давай спросим, что папочка хочет?.. — спохватывается Патимат. — Есть у нас суп перловый, могу яичницу сделать, колбасу пожарить… или консервы рыбные открыть?