Опал императрицы - [33]

– Туда легко взобраться, – прошептал Адальбер, – но надо хорошенько присмотреться: когда мы были здесь, я слышал собачий лай. Конечно, в таком поместье их...

– Да, но если графиня ожидала ночных гостей, может быть, она велела держать собак на привязи.

Перед домом центральная аллея разделялась надвое лужайкой, обсаженной тисовыми деревьями, подстриженными через одно то в виде конуса, то в форме шара. Альдо и Адальбер решили обогнуть лужайку, чтобы, оставаясь невидимыми, достичь своей цели.

Предназначенный для разного рода служб первый этаж виллы был куда ниже второго, господского, увенчанного треугольным фронтоном. Нижний этаж был выстроен из каменных блоков, вытесанных так, что для привычных к спорту и физическим нагрузкам мужчин залезть по ним наверх не составляло особого труда. Помогая друг другу, Альдо и Адальбер бесшумно преодолели препятствие и оказались в лоджии, где благодаря льющемуся из окон свету было легко передвигаться, не задевая мебели и высаженных ради услаждения взора обитателей виллы растений.

Друзья на четвереньках подобрались к балконной двери, предварительно убедившись в том, что оружие, которым они решили запастись на всякий случай, под рукой. Однако открывшееся зрелище заставило их удивиться.

Они представляли себе драматическую сцену: графиня лицом к лицу с врагом или, может быть, даже с убийцей, но картина, которую они увидели, была мирной, почти семейной. Госпожа фон Адлерштейн в длинном черном бархатном платье, украшенном несколькими рядами жемчуга, сидела у зажженного, чтобы победить ночную сырость, камина и благодушно смотрела на пожилого мужчину. Остатки волос вокруг обширной плеши были почти совсем белыми, бородка с проседью, но загорелое лицо и красивые сильные руки говорили о жизни на природе и о том, что мужчина, может быть, был моложе, чем казалось на первый взгляд. Устроившись за маленьким столиком, он с завидным аппетитом подкреплялся великолепным пирогом и белым вином, наливая золотистую жидкость из длинной бутылки в граненый хрустальный стакан. Ни гость, ни хозяйка не разговаривали – в этом наблюдатели могли убедиться, поскольку одно из окон было приоткрыто.

– Как ты думаешь, не лучше ли нам уйти? – прошептал Морозини, смущенный интимностью обстановки и своей ролью соглядатая. – Мы ошиблись, и я боюсь, что ведем мы себя сейчас как проходимцы.

– Тихо! Где мы есть, там и останемся! Что мы – зря старались? И потом... никогда не знаешь...

Гость в комнате отодвинул от себя столик, подо шел к камину и облокотился о доску, попросив разрешения выкурить сигару.

– Спасибо, что вспомнили про мой зверский аппетит, дорогая Валерия! Замечательный ужин!

– Чашечку кофе не хотите? Иозеф сейчас принесет.

– Так поздно... Я не решался просить. Старшая дама жестом отмела возражения.

– Иозеф уже готовит его. А теперь объясните мне все. Меня встревожило и ваше письмо, и тайна, которой вы окружили ваш визит, хотя свободно могли явиться днем.

– Я и сам предпочел бы это поездке из Вены в Ишль и обратно посреди ночи, но мое дело требует тайны, и это в ваших собственных интересах, Валерия. Никто не должен знать, что я здесь. Вы точно следовали моим инструкциям?

– Естественно. Слуги отосланы, кроме моего старого Йозефа, собаки заперты. Ей-богу, похоже, что речь идет о деле государственной важности!

– Можно сказать и так, поскольку я посланник канцлера. Господин Шейпель хочет, чтобы я поговорил с вами о вашей подопечной.

– Об Эльзе?

Гость ответил не сразу. Тихо постучав в дверь, вошел Иозеф с подносом, нагруженным кофе, взбитыми сливками, водой со льдом и пирожными. Он поставил все это на столик, вытащив его из-под других и подвинув к камину, после чего почтительно поклонился и исчез.

– Видишь, не зря мы остались! – прошептал Адальбер. – Сдается мне, мы услышим весьма интересные вещи.

Госпожа фон Адлерштейн, взяв с подноса чашку, налила гостю кофе. Хрупкий фарфор звякнул, выдавая ее волнение.

– Чего же хочет наш канцлер? – спросила она.

– Он боится, что... Эльза в опасности, а вы знаете, насколько сердце этого великого христианина чувствительно к нескончаемым драмам, преследующим семейство Габсбургов. Ему бы очень не хотелось продолжения...

– Я весьма ему признательна, но скажите, каким образом несчастная женщина, скрывающаяся от всех, может навлечь на себя рок?

– Скрывающаяся? Не совсем. Она же появлялась в Опере, сидела в вашей ложе!

– До сих пор это никому не мешало. Впрочем, она и бывает-то там редко. Ее могли видеть всего три раза.

– И этого слишком много! Да поймите же, Валерия! Эта женщина, такая величественная и такая элегантная, этот высокий тонкий силуэт в маске, так хорошо скрывающей лицо, но оставляющей на виду драгоценности, просто не может не привлечь любопытных. Я сам был в Опере на последнем представлении «Кавалера роз» и заметил, как внимательно наблюдали за ней некоторые зрители. Особенно двое, сидевшие в ложе барона Ротшильда. Их бинокли были постоянно направлены туда, и я думаю, что не одни они проявляли к ней такой интерес. Надо прекратить эти посещения, иначе нам не миновать неприятностей.

Запретить ей ездить в Оперу? Представьте себе, я и сама так думала, но мне было бы трудно принять такое решение. Это так много значит для нее!.. И она же принимает меры предосторожности, приходит только после того, как поднимется занавес, когда самые пылкие меломаны находятся уже во власти музыки. Во время антрактов она не выходит в фойе, скрывается в глубине ложи и на виду держит только свой веер, к которому прикрепила серебряную розу. Наконец, она всегда уходит с последней нотой. Кроме того, разве я не просила вас, если кто-то станет расспрашивать, распускать слухи о том, что дама больна?