Онтологически человек - [65]

Келья у Гвальхмаи была совершенно такая же, как у Эльфина. Даже одеяло из шерсти такого же цвета. Очевидно, разнообразие Мэлгон не поощрял. На точно таком же грубо сколоченном столе стоял точно такой же глиняный кувшин. Только чашка была одна, а не две. Мирддин указал на нее:

— Можно?

Гвальхмаи ошарашенно кивнул. Видимо, в его представлении ужасные чудовища не должны были спросонья стучать в дверь с бытовыми вопросами.

— Спасибо, — вежливо сказал Мирддин.

Полкружки он выпил, а остаток плеснул себе в лицо. Пункт первый, хоть и с большой натяжкой, можно было считать выполненным. Мирддин пригладил вихры и перешел ко второму.

— Ты — Сын Солнца, так? — спросил он у Гвальхмаи.

— Да.

— Ты считаешься в городе сейчас вторым после, — «этого убожества, которое сидит сейчас этажом ниже и сходит с ума от злости». — Солнцеликого?

Гвальхмаи задумался. Мирддин прямо видел, как медленно, со скрежетом проворачиваются у него в голове шестеренки.

— Да, — наконец, сказал Гвальхмаи. — Остальных. Ты. Убил.

— Начнешь вламываться в чужие дома резать хозяевам пальцы — и тебя убьют, -пообещал Мирддин. — Профессиональный риск.

Вламывался, строго говоря, один Рин, но никакого чувства вины Мирддин не ощущал. Никто. Не. Приходит. В мой. Дом. И. Не. Трогает. Мою. Мать. Точка. Всем остальным не следовало подворачиваться под руку.

Усилием воли Мирддин расслабил челюсти. Речь сейчас шла не об этом.

— Ты должен взять на себя город. Иначе он развалится. Разрушится. Превратится в руины. В буквальном смысле.

— Нет.

— «Нет» — это «не хочу» или «не могу»?

— Не могу. Хотеть. Не хочу. Мочь.

Слова человек ронял медленно, проговаривая каждое перед этим про себя, но совершенно не сбиваясь на блюмканье. Быстро учится, подумал Мирддин.

— Тебе. Нужен. Твой. Отец. Тебе. Плевать. На нас.

— Да, — легко согласился Мирддин. — Я тут никому не сват, не брат и не нянька, и тащить вас из болота я не нанимался. Мне совершенно без разницы, если вся эта ваша башенка раскатится по камушку. И это не удивительно. А вот что удивительно — так то, что это все равно тебе.

Гвальхмаи сжал кулаки.

— Мне не все равно! — слова вырвались у него гладко и без запинки. — Город. Принадлежит. Солнцеликому. Когда. Этот. Эльфин. Умрет. Мы отстроим. Его. Заново.

Мирддин взбеленился. Он схватил мальчишку за шиворот и встряхнул как крысу.

— Ты жив еще только потому, что Эльфин за тебя заступился!

Он подтащил злосчастного Гвальхмаи к окну и ткнул его носом в пейзаж. В стену, на которой год за годом выбивали имена «детей солнца».

— Вынь уже голову из-под мышки! — зашипел Мирддин. — У вас каждый год с песнями и плясками выбирают лучшего, чтобы Мэлгон его сожрал. Это милосердно? Это справедливо?

— Ты. Не заставишь. Меня. Предать. Солнцеликого. Колдун, — просипел Гвальхмаи.

Мирддин вдруг ощутил огромную усталость. Можно было разбить голову этого идиота о стену, но не было никаких шансов вколотить в нее хоть немного ума.

Он с отвращением выпустил мальчишку и вылетел из кельи.

Спиной он чувствовал, как Гвальхмаи с мрачным торжеством смотрит ему вслед.

На первом этаже храма никого не было, только Мэлгон неподвижно сидел на своем троне. Он походил теперь на мумию. От него несло бессильной злостью.

Мирддин, проходя мимо, остановился, смерил его взглядом и отвесил вычурный поклон, сложившись пополам, как в исторической пьесе. Мэлгон сверкнул глазами.

Мирддин нашел за расписной стеной питьевой фонтанчик, распугав людей, и долго лил холодную воду себе на затылок.

Живой мертвец в центре храма продолжал владеть умами, уже не извлекая из этого для себя никакой пользы; над ним, в тесной светлой келье медленно терял силы отец; рядом за стеной храбрый и глупый мальчишка предпочитал умереть, чем прислушаться к совету; и над всем этим ясно и безмятежно сияло солнце. Как будто ничего не происходит. Как будто так и надо. Как будто все в порядке вещей.

Он пошел бродить по городу. Это было похоже на дурной сон — шаги, голоса и шепотки вокруг, исчезающие, стоит только к ним приблизиться. Он успевал увидеть мелькнувший край одежды, брошенное ведро, из которого выливалась вода, оброненную шаль, еще качающийся ворот, еще дымящийся очаг. Все разбегались с его пути. Только раз он увидел толстую девочку, парализованную ужасом так, что она не успела убежать. Девочка прижимала к себе кошку. При виде Мирддина она вжалась в стену и хлопнула ртом, как рыба, вытащенная на берег. Мирддин нарисовал пальцем в воздухе успокаивающий знак. Девочка отмерла и бросилась прочь, прижимая к груди зверька. Мирддин вздохнул.

Наконец, ему повезло. Он вышел на какую-то площадь. На площади толпился народ, люди спорили о чем-то, жестикулируя и гримасничая.

При виде Мирддина толпа застыла, но хотя бы осталась на месте. Мирддин заложил пальцы за пояс и качнулся с пятки на носок.

— Вчера вы слышали — если не найдется человека, который возьмет на себя ответственность за город, он рухнет. Есть ли среди вас такой человек?

Толпа заволновалась.

Наконец, вперед вытолкнули одного. Мирддин узнал его — это был Хайнен.

Хайнен попытался что-то сказать, но у него получалось только бульканье.

В итоге он заискивающе улыбнулся Мирддину, просительно сложил руки перед собой, а затем ткнул себя пальцем в грудь, расправил плечи, обвел рукой собравшуюся за собой толпу, опять сложил перед собой руки и поклонился.