Они учились в Ленинграде - [17]

Ноябрь, а уже лютая зима. С Невы дует резкий ветер. Морозы небывалые для этого времени.

Сейчас всё бело. И снег искрится. А небо кажется синим-синим. В Александровском саду деревья стоят под покровом инея. А в лунные ночи город залит серебристым светом. Громадные тени домов и деревьев на снегу кажутся черными.

Умом мы все понимаем, что лунные ночи страшны: они облегчают вражеские налеты. Но когда идешь по улицам, не можешь не чувствовать красоты города.

Таня часто заходит ко мне в эти лунные вечера.

— До чего красив город! — говорит она. — Иду и думаю: «Какая я легкомысленная девчонка! Разве можно любоваться городом в это страшное время!»

— Нет, Таня. Мне кажется, что все, кто не разучился видеть прекрасное, — сильные люди.

24 ноября 1941 года

В классах отсутствует много учащихся…

В начальной школе уже прекратили занятия: в бомбоубежищах так холодно, что заниматься стало невозможно.

Самые энергичные наши учительницы попробовали организовать занятия в квартирах первых этажей, поближе к бомбоубежищу. Они обходили родителей, прося посылать детей на занятия с поленом дров для топки печурки.

Трогательны были эти закутанные маленькие фигурки, идущие по улицам с поленьями дров. Но и у родителей подчас не было топлива для своей печурки.

Тогда учительница младших классов — Анна Ивановна — предложила потребовать от управхозов деревянный лом, который найдется в каждом доме. Многие учителя снова добились топлива для своих классов-комнат.

Но когда погасло электричество, участились воздушные тревоги и обстрелы, — занятия не могли продолжаться.

Учительницы, оставшись без работы, пришли к нам в школу и взяли на себя ночные дежурства, чтобы облегчить работу педагогам старших классов.

А как мы работаем в школе?

В классе все дети сидят в пальто, перчатках или рука вицах. У девочек на головах теплые платки. Руки в муфтах. В них они отогревают не только руки, но и носы. У счастливцев на ногах валенки.

Учителя тоже не снимают верхнего платья.

От больших кафельных печей веет холодом: их давно не топят. Чернила покрываются коркой темно-лилового льда.

Ребята каждый день устраивают в чернильницах «проруби» и через них обмакивают перья.

Водопровод перестал подавать воду во второй этаж, а затем и вовсе перестал действовать.

Антонина Васильевна сказала:

— Это не заставит нас прекратить занятия. Ведь жили же когда-то в Петербурге без водопровода, не было его и в школах. Надо только особенно тщательно следить за чистотой.

25 ноября 1941 года

Четвертый урок давать трудно. Дети настороженно ждут звонка «к супу», — как они говорят.

Суп для всех приобрел особую ценность. Получить две тарелки супу — мечта каждого. Дети их получают; но как быть с учителями? На всех супа не хватает.

Директор пригласил завуча и председателя месткома, чтобы обсудить положение.

— Товарищи, — говорит он, — надо решить вопрос о второй тарелке супу; всем ее давать мы не можем. Предлагаю решить отдельно вопрос об учителях и учащихся.

— Об учащихся и говорить не стоит. Все они должны получать вторую тарелку, если съели первую, — предлагает Антонина Васильевна.

— Конечно, конечно, — соглашаются все.

— Решено. А как быть с учителями? Тягостное молчание.

— Опросить самих учителей. Узнать, кто меньше нуждается… — неуверенно говорит председатель месткома.

— Ну, нет. Это ни к чему не поведет. Совестливый человек скажет: «мне не надо», а он, может быть, голоднее другого.

— Мне кажется, все учителя, дающие уроки, имеют неоспоримое право на вторую тарелку супу, — говорит Антонина Васильевна. — Что касается учительниц начальной школы, то мы знаем, кто уже начал слабеть и у кого дома дети. Вот только этим учителям мы и можем дать вторую тарелку супу, — заключает она.

26 ноября 1941 года

Сегодня я дежурила в школьной столовой. Узкие длинные столы без скатертей. Глубокие тарелки всех размеров, расцветок и рисунков, собранные от учеников. Ложки у всех свои.

Все обедающие в верхнем платье. У многих детей портфели привязаны через плечо на веревке, чтобы руки не мерзли на улице.

Директор, в пальто и меховой шапке, сидит у стола, на котором стоит котел с супом. Он наблюдает за раздачей.

На моей обязанности — следить, чтобы учащиеся съедали суп в столовой, а не отливали его в баночки и кружки и не уносили домой. А многим очень хочется это сделать. Дома мать, отец, младшие дети не имеют тарелки супу.

— Позвольте отнести суп домой! — просит меня Надя. — Мне, правда, довольно одной тарелки, а дома у меня мама и сестренка.

— Нельзя, девочка, суп вам дают, чтобы поддержать силы и помочь вашему ученью.

Глаза ее наполняются слезами, и она молча ест суп.

У меня нехорошо на душе. Имею ли я право так поступать? Я учительница, которая всегда стремилась воспитывать в детях заботу о близких… Но сейчас я должна помешать Наде унести суп домой. Иначе нельзя. Организм детей и молодежи слабее, чем взрослых.

Антонина Васильевна подходит к одному из учеников. Он держит стеклянную баночку под столом и украдкой отливает в нее суп.

— Этого делать нельзя, ты же знаешь, что это запрещено, — говорит она.

— Антонина Васильевна, позвольте, пожалуйста. Суп для Володи, у него ноги стали пухнуть, — говорит шепотом ученик.