Она не принцесса - [56]

Безумие. Он сходит с ума.

Он заставил себя посмотреть ей в лицо.

– Что вы хотите мне сказать? – снова спросил он, даже сам заметив грубость своего тона.

– Вы бы лучше нашли мне мужа, который меня любил.

«Да, для него было бы лучше. И поскорее!»

– Сделаю все, что смогу.

– Я знаю. – Она улыбнулась, и он подумал: почему, когда она улыбается, у него возникает впечатление, что его ударили в солнечное сплетение? – По-моему, вы чудесная дуэнья.

Ему хотелось сорвать с нее рубашку.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Ее глаза закрылись, и рука бессильно упала. Лючия уснула. В свете лампы он разглядывал ее, понимая, что должен уйти, но не мог шевельнуться. Не было причины оставаться, но он был не в силах подняться. «Одна минута, – обещал он себе, – Я уйду через минуту».

Он взглянул на голую ногу, касавшуюся его груди. «Может быть, через две минуты».

Он наклонился и этим движением прижал ее бедро к матрацу. Его рука невольно потянулась к Лючии, и он дотронувшись до ее щеки, откинул назад пряди, упавшие на ее лицо, и заложил их ей за ухо.

– Глупая, глупая Лючия, – упрекнул он ее таким тихим голосом, что не мог бы разбудить ее. – Завтра ты будешь себя чувствовать отвратительно.

Он придвинулся к ней и провел губами по мочке ее уха. Ему казалось, он поцеловал бархат. От нее исходил аромат яблоневого цвета, бренди и теплый сладкий запах женщины, и Йен подумал, что в какой-то момент своей жизни он, должно быть, совершил что-то поистине ужасное, чем заслужил это бремя заботы о ней. Или сделал нечто прекрасное. Он, кажется, никогда не понимал, какой рукой судьба управляет им.

Лючия Валенти была угрозой для мужского рассудка, гибелью для всего небесного и земного. Но даже будучи такой, она может грешить всю свою жизнь, а когда окажется перед небесными вратами, святой Петр будет на коленях просить ее войти в рай. Она умела добиваться своей цели и была столь ранима, совершенно невыносима и так чертовски красива, что ему хотелось приблизиться к еe лицу и еще раз почувствовать вкус ее губ. На этот раз поцелуй был бы очень долгим... Стянуть бы с нее эту рубашку и провести руками по роскошным, изящным линиям ее тела, которые она неделями демонстрировала перед его лицом! Целовать ее, ласкать и владеть тем, что никогда не будет принадлежать ему! Он жаждал удовлетворить это, заставлявшее его страдать, желание, которое вспыхивало в нем всякий раз, когда она одаряла его всего лишь улыбкой. За его жизнь ему не хотелось ничего сильнее этого.

Но существовали правила для такого типа женщин и для подобных ситуаций, а Йен всегда играл по правилам.

Он глубоко вздохнул и поднялся с колен.

– Нет ничего плохого в стремлении, чтобы тебя любили, Лючия, – прошептал он. – Абсолютно ничего.

Он погасил лампу и вышел из комнаты, его тело терзали муки страсти. Иногда дьявольски трудно быть джентльменом.

Глава 13

Когда Йен украл – единственный раз в жизни, ему было пять лет. За два дня до Рождества он съел весь сливовый пудинг, приготовленный кухаркой, из-за чего у него четыре дня болел живот и месяц он провел в заточении в детской. Когда ему было двенадцать, его застали на ферме, где он целовался с Мэри Уэлтон, и он узнал, как тяжела рука его отца и как болезненны удары кнута. Еще конечно, были неприятности в Кембридже с Тесс. У Йена ушел почти год усердных занятий на то, чтобы сдать экзамены, которые он провалил, и три года – чтобы успокоить разбитое сердце.

Эти и другие подобные события послужили Йену хорошим уроком. Какую бы глупость он ни совершал, он за нее расплачивался.

Он вспомнил об этом еще раз на следующее утро, после того как они с Лючией распивали бренди. Когда он проснулся, ему прямо в глаза ударил столб света, пробившегося между задернутых занавесей, и вызвал невыносимую боль, разрывавшую его голову. Теперь он расплачивался. Сполна.

Йен застонал и повернулся на бок, с проклятиями, достойными портсмутского матроса. Голова раскалывалась, желудок словно налился свинцом, и его не покидала уверенность, что ночью кто-то засунул ему в рот кусок ваты. Решив, что провести день в постели – неплохая идея, Йен снова заснул.

Спустя какое-то время его разбудил звон чайной посуды. Осторожно приоткрыв один глаз, он увидел стоявшего у ночного столика Харпера, который наливал ему чай. Размешав сахар в чашке, слуга подошел к окну. Прежде чем затуманенный мозг Йена смог понять его намерение, Харпер совершил немыслимое. Он раздвинул шторы.

– Черт побери, да закрой ты эти чертовы шторы! – спасаясь от света, Йен спрятал голову под подушку.

– Сегодня вам немного нездоровится, сэр?

Йен чувствовал, что умирает. В ответ он что-то проворчал под подушкой.

Харпер, казалось, принял это за подтверждение.

– Мисс Лючия сказала, что, возможно, вы почувствуете себя неважно сегодня утром, но она бы хотела повидать вас, как только вы будете в силах спуститься вниз. Это очень важно, сказала она.

– Если только не началась война между Болгери и Англией, – проворчал он, – ничто не может быть настолько важным.

Он подумал о прошлом вечере, о том, как основательно он набрался. Лючия выпила намного больше, и если ему так худо, то она должна находиться в плачевном состоянии. Эта мысль несколько ободрила его.