Она друг Пушкина была. Часть 1 - [37]

Даже при всей разнузданности воображения невозможно представить реальность встречи Натальи Николаевны с Дантесом. Ни в Вене, ни в Бродзянах. В этих поездках за границей она никогда не была одна — её сопровождали уже взрослые дочери от второго брака. Встречи, нарочито условленной, не было. Но судьба ещё раз — всего один-единственный раз! — вновь скрестила их пути! Это произошло в ту последнюю зиму её жизни, когда проездом в Ниццу H. Н. Ланская с детьми и мужем (ведь он приехал за ней в Бродзяны) ненадолго остановилась в Париже. Ей недавно исполнилось пятьдесят лет, но ни один опытный глаз не рискнул бы дать и сорока, — отметила в своих воспоминаниях её дочь Александра Арапова. И по-прежнему Наталья Николаевна была прекрасна. Не могу удержаться, чтобы не привести здесь поэтическое описание её красоты на балу в Ницце:

Я в ту зиму стала немного появляться в свете, — вспоминала Арапова. — <…> Тогдашний префект Savigni придумал задать большой костюмированный бал, который заинтересовал всё съехавшееся международное общество. Мать уступила моим просьбам и не только принялась спешно вышивать выбранный мне наряд, но, так как это должно было быть моим первым официальным выездом, захотела сама меня сопровождать.

Когда в назначенный час мы, одетые, собирались уезжать, все домашние невольно ахнули, глядя на мать. Во время первого года нашего пребывания за границей скончался в Москве дед Николай Афанасьевич; она по окончании траура сохранила привычку ходить в чёрном, давно отбросив всякие претензии на молодость.

Скромность её туалетов как-то стушёвывала все признаки красоты. Но в этот вечер серо-серебристое атласное платье не скрывало чудный контур её изваянных плеч, подчёркивая редкую стройность и гибкость стана. На гладко причёсанных, с кое-где пробивающейся проседью, волосах лежала плоская гирлянда из разноцветно-темноватых листьев, придававшая ей поразительное сходство с античной камеей, на алой бархотке вокруг шеи сверкал бриллиантами царский подарок, и, словно окутанная прозрачной дымкой, вся фигура выступала из-под белаго кружевного домино, небрежно накинутого на голову…

Я шла за нею по ярко освещённой анфиладе комнат и до моего тонкаго слуха долетали восторженные оценки: «Voyez donc, с’est du classique tout pur! On n’est plus belle comme cela! Parlez moi des beautés slaves. Ce n’est p’us une femme, c’est un rêve!»[90]A me, которые её хоть по виду знали, ежедневно встречая медленно гуляющей «на променаде» в неизменно чёрном одеянии, с шляпой, надвинутой от солнечных лучей, недоумевая, шептали: «Это просто откровение! За флагом молодыя красавицы! Воскресла прежняя слава! Второй не скоро отыщешь!»[91]

Можно представить, что именно в таком обличье появилась Наталья Николаевна в парижском театре, где по воле случая в тот вечер оказался и Дантес с сыном.

Он вновь увидел Наталью Пушкину, ставшую графиней Ланской, только один-единственный раз, много лет спустя в театре в Париже. Заметив её, он схватил сидевшего рядом с ним сына за руку и, указывая на ложу, где находилась эта дама, всё ещё прекрасная, невольно воскликнул: «Взгляни на эту даму, сидящую против нас, — это твоя тётя Натали»[92].

Неожиданное видение потрясло Дантеса. Этот эпизод вошёл в семейную сагу и передавался из поколения в поколение. Его правнук барон Клод де Геккерен рассказал о нём в своем эссе «Белый человек. Кто убил Пушкина?».

После этого свидетельства какой же чудовищной по своему кощунству представляется придуманная проф. Исаченко легенда о рандеву Натали с убийцей Поэта! Выдумка о встрече и даже, как утверждал незадачливый пушкинист, встречах вновь обесчестила жену Пушкина. Но более того — она логически не увязывалась с высоконравственным поведением Натальи Николаевны после смерти Пушкина. Эта встреча, если бы она состоялась, не только оскверняла память о первом муже, но была бы изменой её нынешнему супругу, Ланскому. Человеку, которого она глубоко уважала, питала нежные чувства, преданность за его доброту — к ней, к её детям от Пушкина. Читайте опубликованные Ободовской и Дементьевым её письма к Ланскому и сами убедитесь в абсурдности подобного предположения. Эти письма раскроют чудный облик «бездушной, холодной красавицы», душу которой больше её физической красоты любил Пушкин. Но и она его страстно любила. Об этом писал брату Адольфу барон Густав Фризенгоф[93]. Очень важное сообщение родственника семьи. Которому нельзя не верить. Оно заимствовано из письма Е. И. Загряжской, извещавшей сестру С. И. де Местр о смерти Пушкина. Злосчастное же увлечение Натальи Николаевны Дантесом было лишь временным затмением разума и чувств. Оно кончилось презрением к «герою». Об этом говорит сам Поэт в преддуэльном письме к Геккерену. Своё «прегрешение молодости» (а ей было 24 года, когда умер Пушкин) она искупила страданиями оставшихся 27 лет праведной жизни: нервные кризы, судороги, бессонница, посты по пятницам (день смерти Пушкина) и тоска, тоска, неизбывная тоска… И преждевременная смерть. Сбылось предсказание сивиллы Долли Фикельмон: …жена его хороша, хороша, хороша! Но страдальческое выражение её лба заставляет меня трепетать за её будущность!