Она друг Пушкина была. Часть 1 - [111]

<…> То была словно эпидемия, словно лихорадка, взрыв сладострастных чувств. Княгиня Элен Б. танцевала с Кочубеем, и роман их должен был продвинуться ещё на несколько глав вперёд…[265]

Было, было в чём каяться Петру Андреевичу, когда во время панихиды по усопшему он лежал простёртым ниц в Конюшенной церкви. Равнодушие и беспечность друзей — преступление более тяжкое, чем интриги врагов. Вот уже сто шестьдесят лет выясняют причины гибели Пушкина. Ищут авторов пасквиля, ссылаются на материальные трудности, на травлю света, слежку жандармов, семейную драму, невозможность целиком отдаться творчеству в этих условиях. Но забывают главных виновников его трагедии. Их имена давно известны — это отвернувшиеся от Поэта ближайшие его друзья.

Версия III — графиня София Б.

Мадам Н. и графиня София Б. шлют тебе свои лучшие пожелания. Обе они горячо интересуются нами, — писал Геккерен арестованному Дантесу.

По крайней мере три представительницы петербургского общества могли отвечать этому полузашифрованному Геккереном имени графини — София Бобринская, София Борх и София Бенкендорф. Все трое годятся на роль приятельницы Дантеса, но лишь одна могла быть его тайной «Супругой». Но какая? Софию Александровну Бенкендорф — младшую из трёх дочерей шефа жандармов — я вынуждена сразу же исключить из списка подозреваемых по весьма простой причине — не сумела найти о ней никаких сведений. Её имя обнаружила в «прорисях» Чернецова к его картине «Парад на Марсовом поле». Среди персонажей полотна она изображена вместе со своими родными сёстрами — фрейлиной императрицы Анной (белая как алебастр Аннет — так назвала её императрица в цитированном выше письме Бобринской), Марией и сводной сестрой Еленой Белосельской. Но по виду — подросток лет 13—14, а значит, в 1836 г. ей было не более 19-ти. Отсутствие информации, конечно же, не аргумент для устранения её из возможных кандидаток в любовницы Дантеса. Нужно продолжать поиски в архивах. Я пока лишена этой возможности. Уступаю это право другим.

О Софии Борх известно больше. П. Щёголев провёл тщательное расследование и опубликовал обнаруженные о ней сведения в книге «Дуэль и смерть Пушкина». Софья Ивановна — дочь графа И. С. Лаваля. Её сёстры — Екатерина, Зинаида и Александра — давно были замужем. Первая за декабристом Сергеем Трубецким — она последовала за ним в ссылку в Сибирь. Вторая стала женой бывшего австрийского посланника в Петербурге Людвига Лебцельтерна. Самая младшая, Александра, в 1829 г. была выдана за графа Станислава Корвина-Коссаковского, церемониймейстера, сенатора, а с 1832 г. посланника при мадридском дворе. Софья засиделась в девицах. И когда камергер двора Александр Борх сделал ей предложение, оно было принято без раздумий. Не любовь к некрасивой двадцатичетырёхлетней девушке толкнула его на этот брак, а очевидный расчёт, о чём он не таясь трубил повсюду. Камергер и тайный советник Иван Степанович Лаваль — француз, благополучно обустроившийся в России, был начальником Борха по Министерству внешних сношений. Женитьба на дочери богатого и влиятельного при дворе графа сулила ему блестящие перспективы. Его надежды оправдались, и уже через год, в апреле 1834-го, Александр получил должность церемониймейстера. А позднее — пост директора императорских театров. Беда, коль пироги начнёт тачать сапожник…^{4} Подвизавшийся ранее на дипломатическом поприще Александр Михайлович, возможно, разбирался в политике, но театр, литература оставались для него терра инкогнито^{5}. Князь Долгоруков рассказывает об одном из его курьёзов: вовсе незнакомый с литературой, а ещё менее с русской, он перепутал столь интимного при дворе автора «Князя Серебряного» Алексея Толстого с каким-то бездарным писакой, сочинившим пустейшую пьесу того же названия. И желая угодить их императорским величествам, распорядился выделить на её постановку 8000 рублей серебром, тогда как для пьес хороших, изящных, отказывают в издержках под предлогом скудности казны[266].

Брак Борха с графиней Лаваль устраивал обе стороны. София Лаваль помолвлена за Борха, и старик Лаваль не стоит на ногах от радости, а зыблется. Вчера во дворце у всенощной, с вербою и свечкой в руке, il avait l’air d’un feu follet[267] (из письма П. Вяземского А. И. Тургеневу).

София Ивановна была женщиной доброй и сострадательной. Занималась благотворительностью. А с 1834 г. стала членом совета Патриотического дамского общества. Она оказалась верною супругой и добродетельной матерью. Наш желчный знакомец князь Пётр Долгоруков очень доброжелателен к ней. В одной из своих статей в журнале «Правдивый» он упомянул о графине Борх: Она — одна из самых выдающихся русских женщин, одарённая высоким умом, проницательным в высшей мере и в то же время обаятельным, превосходным сердцем и благородным характером. Она дала доказательство своих качеств в своём поведении по отношению к своей сестре, жене князя Сергея Трубецкого, сосланного в Сибирь Николаем. Графиня Борх в течение всей ссылки была добрым ангелом своей сестры и её семьи[268].

Только одного этого отзыва достаточно, чтобы снять с неё обвинение в причастности к интригам Геккерена. Бесспорно, она водила знакомство с посланником и его приёмным сыном. Борх была доброй приятельницей Долли Фикельмон. А Геккерен, как уже говорилось, входил в её компанию. Конечно же, салон Фикельмон — не единственное место, где София Ивановна могла встречаться с голландским посланником и Дантесом. Известно, что Геккерен посещал также роскошный особняк на Английской набережной