Она друг Пушкина была. Часть 1 - [113]
В ночь на 30 июня 1829 г. Фикельмоны приезжают в Петербург. Для них уже был арендован дом Ланского на Чёрной речке. В даче напротив поселились мать Долли Е. М. Хитрово и её тётушки. Долли наносит первые визиты — к престарелой, живущей вместе с племянницей гр. Кочубей, Н. Загряжской, к жене бывшего министра финансов г-же Гурьевой, княгине Долгорукой-старшей, Александре Сергеевне Салтыковой — жене штаб-ротмистра лб.-гв. Конного полка, графам Лавалям. Супруга Ивана Степановича разочаровала Фикельмон: Графиня Лаваль столь посредственна, что мне становится больно, как только подумаю, что она мать моей доброй Зинаиды! Я вновь с большим удовольствием встретилась здесь с ней. Она выдаёт замуж свою младшую сестру за Коссаковского.
Теперь графиня Фикельмон в числе обязательных званых гостей на скучных вечерах у Лавалей. Их претенциозный дом шокировал её эстетическое чувство: большой круглый зал с расписным, наподобие итальянских, потолком был наполнен античными статуями, произведениями искусства, среди них — купленные у Е. М. Хитрово драгоценные этрусские вазы. В зале хозяйка проводила свои литературные вечера, а танцы обычно устраивались в маленькой гостиной, где не продохнуть от тесноты и духоты. Танцевали в узком плохо освещённом помещении. Всё вокруг очень напоминает корчму, — записала Долли в дневнике 28 ноября 1829 г. Бедная Долли — какая тяжкая обязанность светская жизнь! Посещать неинтересных людей, улыбаться, произносить пустые фразы! Старый, примечательно уродливый, полуслепой граф Лаваль был ей более симпатичен, чем его посредственная жена. Он был остроумным, выкидывал иногда презабавные фортели. На организованном императрицей комическом маскараде появился в обличье Грации и был уморительно смешон.
В мае 1832 г. Зинаида Лебцельтерн приехала пароходом из Неаполя в Петербург — свидеться с родными. Долли с радостью встретила дорогую, любимую подругу. Она принесла мне частицу неаполитанской атмосферы, неаполитанской жизни; её приезд возвратил меня к моим тамошним знакомым. Зинаида слишком умна и обладает слишком большой душой, чтобы не любить и не восхищаться Италией. Всё лето они вместе. Фикельмон через Зинаиду сближается с Софией Лаваль. Сёстры были очень дружны. В конце августа Лебцельтерн возвращается в Неаполь. Долли и София провожают её до Кронштадта. Между ними завязывается дружба. Долли становится поверенной в её сердечных делах — как раз в это время начинается жениховство Борха. Вот подробности этой озадачившей общество женитьбы: Александр Борх, с которым я недавно познакомилась, довольно молодой человек, с одухотворённой физиономией, но не внушает мне ни малейшей симпатии! Я очень сожалею, потому что брак его с Софией Лаваль, видимо, решён. Она любит его, его семья стремится к этому браку, но я нахожу, что он чересчур много заставляет себя упрашивать, отчего я не могу с доверием относиться к тому, что София вверяет ему своё счастье. Она столь изысканна, столь душевна, что заслуживает брака по любви, а не ради сословных интересов. Женщины слишком храбры! В сто раз лучше подавить в своём сердце нежное чувство, чем привязать к себе цепью мужчину, который не может испытывать ничего иного, кроме отягчения быть любимым, при этом сам не любя![272]
Как ни заманчиво богатство и все выгоды предстоящего брака, Борх всё ещё не решался закабалить себя на всю жизнь женитьбой на нелюбимой женщине. В январе 1833 г. пошёл на попятную. София была в отчаянии, а вместе с ней и её родители. К оскорблённой гордости примешивалась боль за страдания любимого чада. Родные Борха не одобрили его поступок. Граф Лаваль пустил в ход всевозможные уловки, чтоб переубедить жениха. И преуспел. В конце марта было оповещено о помолвке.
Сватовство Борха к Софии Лаваль, так решительно расстроенное два месяца назад, снова возобновилось — брак решён и оповещён. Желаю большого счастья этой доброй и чудесной Софии. Она сейчас пьяна от радости, потому что любит его с 14-ти лет; но я весьма невысокого мнения о мужчине, который после того, как публично заявлял, что не любит её и не позволит другим принудить его к этому браку, теперь женится на ней, ибо рассудил, что это будет полезно для его карьеры и принесёт ему богатство! Бедные женщины! Сколь они безрассудны! (Запись в дневнике Фикельмон от 26 марта 1833 г.)
Через две недели графиня Александра Коссаковская устраивает бал в честь помолвки сестры. Я поехала туда, заранее настроенная скучать весь вечер. Но некоторые нашли этот бал весёлым. (Запись Фикельмон 11 апреля 1833 г.) Наконец состоялось бракосочетание. Странным на этой свадьбе казалось отсутствие необходимых сосредоточенности и взволнованности во время церемонии венчания. Вместе с другими я присутствовала и в католической церкви. Счастье Софии в этот день было похоже на сумасшествие, и в столь торжественный момент она, наверное, ничего другого, кроме радости, не ощущала. То улыбалась, то смеялась, когда произносилось брачное благословение. Если счастье в состоянии лишить человека рассудка, то с ней это легко случилось. Она вышла замуж 30 апреля. После этого я виделась с ней у них в доме. Борх произвёл на меня лучшее впечатление. Хотя он ни от кого и не скрывал, что женится на Софии, так сказать, из снисхождения, то по крайней мере хорошо с ней держится,
