Она друг Пушкина была. Часть 1 - [112]
Имя новорождённых аристократов Лавалей часто встречается в рассказах бытописателей пушкинской эпохи. История возвышения этого рода — прекрасная иллюстрация для грустных размышлений Поэта о российской знати. Позвольте представить вам эту семью — она заслуживает небольшого отступления от канвы повествования.
Александра Григорьевна Лаваль была дочерью Козицкого и одной из наследниц богатейшего купца Мясникова. Сын разорившегося во время французской революции виноторговца Жан Лаваль приехал в Россию на ловлю счастья и чинов. Устроился учителем в Морской корпус (французик из Бордо дипломов об образовании не имел, зато совсем прилично изъяснялся на родном, хотя и южного диалекта, наречии!). Жизнерадостный, симпатичный Жан быстро пошёл в российскую гору — и вскоре уже занимал пост в Министерстве иностранных дел. Павел I пожаловал его в камергеры. Пришла пора жениться, и Жан наметил себе невесту — не очень молодую — 27-ми лет, зато очень богатую Александру Григорьевну. Всё бы хорошо, да матушка воспротивилась — жених был недостаточно знатным для выскочек Козицких. Воинственная купеческая дочка смело ринулась в бой за своё счастье. Она припала к стопам императора, слёзно умоляя благословить её брак с французом. Строптивый Павел сурово допросил матушку.
«Да как же, батюшка, — ответствовала старшая Козицкая, — перво-наперво, Лаваль не нашей веры, второе — никто не ведает, откуда он родом, к тому же и чин-то у него больно невелик!» — «Эка беда! — воскликнул император. — Во-первых, он — христианин, во-вторых — Я его знаю! Ну, а в-третьих, для Козицких — чин у него достаточный! А посему — обвенчать!»
Так француз Жан стал русским Иваном Степановичем и вольготно зажил на Руси. Приобрёл в Петербурге некогда принадлежавший Меньшикову>{6} участок земли, на котором ещё в 90-х годах XVIII века архитектор Воронихин построил особняк для Остермана. Модный в то время архитектор Тома де Томон перестроил его на французский манер. Лаваль бесстыдно объявил себя потомком герцогов Монморанси и приказал поместить на фронтоне здания их фамильный герб. За деньги чего только не купишь — даже бессмертие, как недавно выразился один российский нувориш! Лаваль тому пример — имя его вместе с дворцом (достопримечательностью города) вписано в петербургские анналы. Каким-то образом герцоги дознались о проделках новоявленного «родственника», и Ивану Степановичу, как рассказывает маркиз де Кюстин, позднее пришлось убрать герб с фронтона. Как бы то ни было, дворец получился на диво. Петербург восхищённо ахнул. А Лаваль стал закатывать в нём пиры, да так, что дивились миры. Столы ломились от яств — гигантские осетры, варенная в сливках телятина, начинённые орехами индейки, шампанское — рекой, благоухание заморских фруктов посередь зимы. Мясниковские капиталы позволили ему щедро отвалить изрядную сумму проживавшему в скудности в России потомку Бурбонов Людовику — будущему королю Франции Луи XVIII. За что тот пожаловал Лавалю графский титул.
Новоявленная графиня Лаваль принялась играть роль хозяйки модного литературно-художественного салона. Пушкин читал здесь своего «Бориса Годунова». Бывали у Лавалей Жуковский, Грибоедов, импровизировал Мицкевич. Александра Григорьевна даже пробовала своё перо в литературе — ей принадлежал, как твердит молва, прозаический перевод на французский язык стихотворения Пушкина «Клеветникам России».
Пятерых детей произвели на свет супруги Лаваль: сына и четырёх дочерей. Корнет конной гвардии Владимир в 21 год неведомо отчего покончил жизнь самоубийством в пензенском имении родителей. О дочерях я уже говорила. Одна из них — героиня нашего рассказа София Борх.
Не беру на себя роль её адвоката. Просто попытаюсь с помощью сведений из неопубликованного дневника австрийской посланницы смягчить категоричный приговор П. Щёголева: По всем данным, графиню С. И. Борх должно считать в лагере врагов Пушкина[270].
Графиня Фикельмон подружилась ещё в Австрии с сестрой Софии Ивановны — Зинаидой Лебцельтерн, доброй и сердечной. Её супруг Людовик Лебцельтерн десять лет (в 1816—1826 гг.) был посланником Австрии в Петербурге. Человек, по словам П. В. Долгорукова, умный, весьма ловкий, хитрейший. Князь Пётр не ошибся в своей оценке. Долли Фикельмон в дневнике подтвердила мнение Долгорукова:
Лебцельтерн, наряду с умом, бесподобной утончённостью, суетностью, исключительным добродушием в поведении и очаровательной весёлостью в беседе, наверное, обладает ещё тысячами других качеств. Он всегда относился к нам дружески, особенно ко мне. Так что в этом отношении я обязана платить ему только признательностью. Но при всём этом, несмотря на то что его компания может быть очень приятной, я чувствую, как моё сердце тихонько закрывается при его приближении. Вероятно, это происходит оттого, что у него, без сомнения, характер интригана, типичный для южанина и столь чуждый моей натуре, и это отдаляет меня от него[271].
Он, в сущности, — сводный брат российского канцлера Нессельроде, настоящим отцом которого был австрийский дипломат барон Лебцельтерн. Своей карьере Лебцельтерн-старший был обязан деду, крещёному еврею, лейб-медику императора Карла VI. Вероятно, имя Нессельроде — Карл — было дано ему в честь прадеда. Происхождение Нессельроде объясняет многое в его деятельности на посту министра иностранных дел России. Он не только боготворил своего кумира Меттерниха, но фактически был его слугой и верноподданным. Немудрено, что его братец довольно долго оставался посланником в Петербурге. А затем в 1829 г. был определён на место Фикельмона при неаполитанском дворе. Граф же Фикельмон переводился послом в Россию. Пока Фикельмон и Лебцельтерн готовились в Вене к новым должностям, их жёны кружились в светском вихре. Зинаида знакомила Долли с венскими аристократами. Балы следовали один за другим, иногда по несколько в день, концерты, увеселительные прогулки в колясках — по живописным окрестностям, на пароходах по Дунаю, посещение загородных ресторанчиков. Общительная Фикельмон за полгода пребывания в австрийской столице приобрела кучу друзей. Познакомилась она здесь и с гостившим у дочери графом Лавалем. Иван Степанович был человеком с причудами — то замкнутый и холодный, то любезный, так и сыплет остротами,
