Он ведёт меня - [10]

Терзаясь такими вопросами и сомнениями, мы с Нестровым испытывали сильнейшее искушение найти способ покинуть Россию и вернуться в Польшу, где мы, по крайней мере, смогли бы вновь заниматься служением, пусть даже в условиях оккупации это будет нелегко. Там были теперь времена гонений, и люди, несомненно, нуждались в нас; там люди приходили бы к нам, если бы только знали, что это возможно. Там мы могли бы служить Церкви, здесь же мы не могли ничего. Все это предприятие теперь казалось нам ошибкой, дурным замыслом, основанным скорее на мечтах и надеждах, чем на фактах реальной действительности, идеей, родившейся из плохой осведомленности и заблуждений.

Вот с каким искушением столкнулись мы с отцом Нестровым в Теплой Горе. И хотя положение наше, возможно, было необычным, искушение было самым обыкновенным. С таким искушением сталкивается всякий, кто, последовав за призванием, вдруг открывает, что действительность совсем не похожа на те ожидания, которые родились у него при первом озарении и первом приливе энтузиазма. Такое искушение приходит, например, ко всякому, кто, вступив в монашескую жизнь с горячим желанием служить Богу и только Богу, обнаруживает что повседневная жизнь в монашестве скучна и прозаична и так же полна моментами человеческого непонимания, будничными занятиями и разными не дающими сосредоточиться помехами, как и та светская жизнь, которую он оставил в миру. С тем же искушением сталкиваются и молодые супружеские пары, когда медовый месяц окончен, и им открывается бесконечное, как им кажется, будущее, в котором они, с трудом сводя концы с концами, будут вдвоем влачить все ту же жизнь все в том же наскучившем месте. Это искушение сказать: «Я не так представлял себе эту жизнь. Я не на это рассчитывал. И не этого хотел. Если бы я знал, как все будет, я никогда не принял бы такого решения и ни за что не дал бы такого обещания. Прости меня, Господи, но я хочу вернуться назад. Ты не можешь требовать, чтобы я хранил обещание, которое дал по неведению; Ты не можешь ждать от меня соблюдения завета, основанного на вере, если я заранее не знал, как все будет на самом деле. Это нечестно, и я здесь не останусь. Я не буду служить».

С таким искушением сталкивается каждый мужчина и каждая женщина, и зачастую – ежедневно. То, что оно возникло и у нас с Нестровым в ужасающей обстановке Теплой Горы, теперь вовсе не кажется мне удивительным. И все же мы почти поддались ему. Мы обсуждали возможные пути возвращения во Львов. Мы рассуждали, что будет только правильно доложить обо всем нашим настоятелям, что необходимо сообщить им о реальном положении вещей на Урале, прежде чем они пошлют в такую миссию кого-то еще. Мы продолжали свою работу на лесозаготовках, непрерывно ища возможность уехать, а пока находили поддержку в молитве.

Одним из наших духовных утешений была Месса. Иногда нам вдвоем удавалось скрыться в лесу и там тайно совершить богослужение. У нас не было специального облачения, алтарем нам служил пень, и нам приходилось непрерывно быть настороже, чтобы нас не заметили. В некотором смысле, эта необходимость скрываться только подчеркивала наши трудности, почти полную невозможность заниматься тем, ради чего мы приехали сюда в надежде служить этим людям. И все же Месса придавала нам сил. После чтения Евангелия мы произносили небольшие проповеди, сначала отец Нестров, потом я. Удивительно, какое сильное впечатление производила евангельская весть в таких обстоятельствах. Казалось, наш дух жадно впивал эти слова, наслаждался ими, ощущая в них Божественное могущество. В момент же пресуществления Бог по-новому являл Свое присутствие в Теплой Горе. В ответ на наши молитвы Он приходил туда, где жертва Голгофы никогда еще не свершалась. В этом таинстве мы могли присовокупить к Его жертве все свои приношения, могли попросить Его благословения для всех, ради кого трудились и за кого тайно молились, для всех, кто, быть может, тоже тайно молился, но не мог славить Его открыто. То были мои самые утешительные мысли, мои счастливейшие мгновения за тот период почти полной невозможности служить, который мы пережили в Теплой Горе. Утешение этой жертвы, этого приношения не оставляло меня все время, пока в темноте и тишине леса мы возвращались домой.

И вот однажды нас осенило. Бог даровал нам благодать увидеть решение нашей дилеммы, найти ответ на наше искушение. Нам была дарована возможность просто посмотреть на всю ситуацию с Его точки зрения, а не с нашей, измерить наши дела не человеческой меркой и не нашими собственными желаниями и ожиданиями, но замыслом Божием. Это была возможность понять, что наша дилемма, наше искушение создано нами же самими и существует только у нас в голове; оно не соответствует и не может соответствовать действительности, которой распоряжается Бог и которая направляется в конечном счете Его волей.

Св. Игнатий прямо и решительно говорит об этом в «Начале и основании»: «Человек сотворен для того, чтобы хвалить Господа Бога своего, почитать Его и служить Ему, и чрез то спасти свою душу. Все же остальное, обретающееся на земле, создано ради человека, для того, чтобы помочь ему достичь цели, ради которой он сотворен. Отсюда следует, что человек настолько должен пользоваться всем созданным, насколько оно ему помогает в [достижении] его цели, и настолько должен от него отказываться, насколько оно ему в этом мешает. Поэтому необходимо стать бесстрастным ко всем творениям». Игнатий называет это «началом и основанием» «Духовных упражнений», но это также основополагающая истина всего человеческого существования и Божия Промысла. Эти четыре предложения выражают ее с предельной ясностью и простотой. Сколько раз мы с Нестровым слышали эти слова, читали эти положения, молились и размышляли о них! И все же под давлением обстоятельств в Теплой Горе мы о них забыли. Мы принимали их как абстрактные принципы духовной жизни, но они не вошли в нашу повседневную жизнь. По крайней мере, до той поры они никак не сказывались на нашем отношении к жизни в Теплой Горе и к вставшей перед нами дилемме.