Он смеялся последним - [6]
— А наш таварыш Лотар Пук —
Хай не смуціць нягучны гук —
Шавецкіх дасягнуў вяршынь,
Спрэс абшываючы старшынь.
— Может, хватит, хлопцы, — прошептал Кулешов. — Стукнет Айзек — и чей-то костюм останется невостребованным.
Открылась дверь, из примерочной вышел сухощавый щеголь в жилете, с сединой в аккуратном проборе.
Мовчар, откинув подшивку газет, мигом очутился рядом.
— Товарищ Пук, мы по очереди первые!
— Как, извините, ваши фамилии?
— Горский и Мовчар. Это мы, — указал на Илью Горского.
— Простите, таких в списке нет.
— А вы посмотрите хорошенько! Мы — писатели. Едем на декаду.
— Товарищ Мовчар. товарищи панове, сейчас по альпабэту на «А»: прошу в ателье товарища Атраховича. — Ударение он сделал на «и», и вообще изъяснялся с заметным польским акцентом. — Проше!
Портной пропустил в дверь Крапиву.
В мастерской пахло пропаренной тканью, лязгали ножницы с широкими лезвиями. Несколько мастеров черкали мелками по развернутому на огромных столах темному в полосочках сукну, еще рулоны громоздились на полках.
Мастер сдернул с шеи клеенчатый сантиметр, принялся обмерять Кондрата.
— Двубортный? Однобортный? — И сам себе ответил: — Двубортный. Для всех мужчин делегации пошиваем двубортный. Хотя могли бы, знаете, для разницы и однобортный, и со шлицами, и тройку, и смокинги кому-то, кто не ходит вперевалочку. Но — двубортный. Хорошо. Всем делегатам — двубортный, и всем туфли — черный «шевро». Всем. Будете все одинаково одеты, как этот еврейский оркестр Адольфа Рознера.
— Может, Эдди? Эдди Рознера?
— Какой он «Эдди» — он «Ади», Адольф, как Гитлер. Но, как говорили у нас в Вильне евреи: не будем о грустном. не будем. А вот насчет сорочек: под галстук или с национальным узором — пока идет, как у вас говорят, совещание. Возьмут в Москву для всех оба комплекта. Это затруднение может решить только Москва. Только. О, важный вопрос!
— Вы из Вильни?
— Можно и так сказать. Пан Пономаренко обо мне был наслышан и перевез сюда. Такая честь: иметь место здесь, в Доме Правительства! Хотя и в Вильне, ведаете, я имел достойную клиентуру.
— Наверное, Пилсудскому шили? — предположил Кондрат.
Пан Лотар не принял иронии, ответил серьезно:
— Он носил только мундир. Строить мундир — особая профессия. Вот почему тут я отказался пошивать модные у вас полувоенные френчи: не умею. Не у-ме-ю! А шил я фраки, тройки и смокинги Витольду Конти, Иго Сыму, Эугениушу Бодо, Михалу Зьничу, Казимежу Круковскому, Мечиславу Венгжину. и однажды — самому Яну Кепуре! Он — не поверите, пан Атрахович! — напел мне Каварадосси. кусочек.
— Кто они такие?
— Киноаманты — звезды варьете, кино, как ваши Михал Жаров, Миколай Крючков, Петра Алейников. — Все ударения в фамилиях были у Пука на предпоследнем слоге.
— Они не носят фраков.
— Да, ваши артисты на экране — в старых пиджачках, косоворотках — это ладить не есть интересно. Они все не паны-мужчины, а какие-то, знаете. пареньки с гармошками — можно и так сказать. Не стрижки с бриллиантином, а чубчики. Но сегодня у меня беда — я готовый плакать: только одного вида пуговицы доставили! Как так можно: одного вида?! Черные.
— Но не будем о грустном, пан Лотар. Не будем.
Портной посмотрел на Кондрата с интересом, покивал.
— Не будем. Я вам на лацканы и грудку дам бурметр — это такой, знаете, жесткий волос. У вас и так файная фигура, а будете в моем двубортном смотреться. как Витольд Конти!
Портной не мог тогда знать о судьбах его прошлых клиентов в годы грядущей войны:
за сотрудничество с фашистами Иго Сыма повесят патриоты-подпольщики.
под бомбами союзников погибнет в Ницце Витольд Конти.
пуля, предназначенная его жене-провокатору, поразит Михала Зьнича.
Мечислав Венгжин взойдет к небесам дымом крематория.
где-то на азиатских просторах СССР затеряются следы Эугениуша Бодо.
Не дано это было предвидеть вообще кому-либо.
— Где теперь мои клиенты? — вздыхал портной, снимая мерки с Кондрата. — Где они. Где их фраки.
— Пан Лотар, позвольте вас пригласить в театр на мои пьесы.
— О, вы пишете для театра! И про что, позволю себе спросить? Про революцию, колхозы, райком?
— Это комедия, сатира.
— Забыл сказать: шил фрак Адольфу Дымше — он замечательно играет в комедиях! Я с радостью приму ваше приглашение.
— Но спектакль — на белорусском языке.
— И что? И что: я в Вильне, знаете, жил в одном доме с белорусами, прекрасно понимал их!.. А можно в театр — с женой?
— Конечно. Попрошу у директора пропуск на двоих.
— А можно, пан Атрахович, в директорскую ложу?
— Это сбоку, видно будет плоховато.
— Неважно. Пусть все видят: скромный мастер Лотар Пук — в директорской ложе!.. О, если бы вам тройку, пиджак однобортный, со шлицами — как пошел бы костюмчик!
Пробуксовка колеса фортуны
Допущения:
по фактам — произошло примерно так.
В двери кабинета возник, не входя, помощник.
— Просили напомнить: совещание вы назначили на.
Пономаренко глянул так, что помощник только и пролепетал:
— Все ждут. Это же по декаде. — и, прикрыв за собой дверь, исчез.
Пономаренко подождал, пока не услышал защелку второй, входной двери,
кивнул собеседнику, продолжил нелегкую беседу:
— Владомирский?
Нарком НКВД поскреб пальцем модные в те годы квадратные усики, вытянул из папки нужный лист, прочитал:
Наберите около восьми утра его телефон — не домашний, там давно нет, давно ушёл на работу, обязательно пешком — а служебный, с большим количеством цифр «8»: директор и художественный руководитель Государственного концертного оркестра Беларуси, всем известного «АБ», уже в офисе. И если ему ещё не испортили настроение, а нервничает и пребывает в состоянии обиженного почти постоянно, то можете быстро решить с ним несложные вопросы. Потому что уже с восьми утра начнутся запланированные визиты. Побудем рядом — зримо и незримо, — и станет ясно: какой он, МИХАИЛ ФИНБЕРГ, одиночка в людском водовороте — с рассвета до полуночи.
Заочные диалоги составлены из высказываний на съёмках фильмов «“Песняры”. Беларуское чудо», «“Песняры” Прерванный полёт» и неосуществлённого фильма «Разменянные “Песняры”», из аудиозаписей и документов.
Этот фильм — рекордсмен советского кино по «лежанию на полке»: 22 года! Он задумывался на угасании «хрущёвской оттепели», запускался в эпоху «волюнтаризма», снимался в начале «застоя», тогда же был запрещён, перележал на полке и «стагнацию», и «ускорение-гласность», и смерть аж четырёх Генсеков КПСС, и при пятом был — изувеченный, резаный-перекроенный! — допущен к зрителям уже совсем другого поколения накануне развала СССР.Речь пойдёт о фильме «Житие и вознесение Юрася Братчика», он же — «Евангелие от Иуды», он же — «Христос приземлился в Гродно».
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.
Все шесть пьес книги задуманы как феерии и фантазии. Действие пьес происходит в наши дни. Одноактные пьесы предлагаются для антрепризы.
Я набираю полное лукошко звезд. До самого рассвета я любуюсь ими, поминутно трогая руками, упиваясь их теплом и красотою комнаты, полностью освещаемой моим сиюминутным урожаем. На рассвете они исчезают. Так я засыпаю, не успев ни с кем поделиться тем, что для меня дороже и милее всего на свете.
Дядя, после смерти матери забравший маленькую племянницу к себе, или родной отец, бросивший семью несколько лет назад. С кем захочет остаться ребенок? Трагическая история детской любви.
Рассказы, написанные за последние 18 лет, об архитектурной, околоархитектурной и просто жизни. Иллюстрации были сделаны без отрыва от учебного процесса, то есть на лекциях.
Что делать монаху, когда он вдруг осознал, что Бог Христа не мог создать весь ужас земного падшего мира вокруг? Что делать смертельно больной женщине, когда она вдруг обнаружила, что муж врал и изменял ей всю жизнь? Что делать журналистке заблокированного генпрокуратурой оппозиционного сайта, когда ей нужна срочная исповедь, а священники вокруг одержимы крымнашем? Книга о людях, которые ищут Бога.