Он приехал в день поминовения - [54]

— Где тетя? — спросил он.

— У себя.

Жилю не пришло в голову, что Колетта, может быть, одевается. Он распахнул дверь в ее спальню так же стремительно, как в гостиную. Колетта застегивала блузку, и Жиль мельком увидел краешек ее груди.

— Извините, тетя… Вы на минутку мне нужны. По-моему, я…

— Что с вами, Жиль? Упали?

— Пустяки!.. Тетя, по-моему, я отгадал.

— Что отгадали?

— Слово…

Жиль сказал и сам испугался. Ему не терпелось проверить, прав ли он. Откроет ли наконец этот проклятый сейф свою тайну?

Последние три дня они с минуты на минуту ждали ареста Колетты, которая все с тем же хладнокровием приготовила чемоданчик с вещами на случай отправки в тюрьму.

Последние три дня, за столом, они избегали касаться известных тем, обращаясь с Колеттой как с больной, которую врачи считают обреченной.

— Ключ на месте? В ящике комода? Пошли, тетя! Вы должны при этом присутствовать.

Колетта кончила одеваться, и в косых лучах солнца, вливавшихся в комнату, заплясали золотые пылинки.

Все эти подробности Жиль, не без удивления для себя, вспомнил уже потом: в тот момент он не обратил на них внимания.

— Понимаете, сегодня утром я отправился в Ниёль…

— И тетка вам сказала?

— Нет. Я еще сам не знаю, не ошибся ли. Идемте!

Жиль потащил ее за собой. Сам того не желая, задел плечом. Внезапно и лихорадочно сжал ей локоть.

В последний момент ему стало страшно. Он боялся не только ошибиться, но и оказаться правым; боялся того, что узнает, и того, что за этим последует. Ему казалось, что теперь все изменится, что Колетта уйдет, что начнется новая жизнь, и он судорожно цеплялся за ущербное, трагическое существование, которое вел в последние месяцы.

Пальцы его легли на штырьки сейфа и задрожали.

— Нет, лучше наберите вы, тетя. По-моему… По-моему, это «Мари».

И он встал позади Колетты, подавляя в себе желание обнять ее, как обнял однажды вечером — только однажды! — в темноте коридора.

IV

Дорогой Октав,

Надеюсь, ты не очень сердит на меня за то, что я больше года не давал о себе знать. Ты же знаешь, как это бывает. Каждое утро собираешься написать и откладываешь. Не проходит дня, чтобы мы с женой не вспоминали о тебе, и тем не менее…

Жиль застыл. Лицо у него стало такое, что тетка спросила:

— Что-нибудь плохое, Жиль?

В ту же секунду в комнату, напевая, впорхнула Алиса и вскрикнула:

— Вот ты где! А я-то вас ищу. Завтрак подан… Ого! Вам наконец удалось открыть сейф?

На нее этот стальной шкаф не произвел никакого впечатления. Иное дело — Колетта. Несколько минут назад, когда она вращала штырьки, а Жиль стоял у нее за спиной, она с последним щелчком выдохнула:

— Мари… Это ведь имя его матери?

И, не повернув ключа, отошла к окну. Она стояла спиной к свету, и солнце освещало легкие завитки ее волос. И она и Жиль были одинаково серьезны, одинаково взволнованы. Им казалось, что они прикоснулись к чему-то живому, и это имя, Мари, — перед глазами Жиля все еще стояло лицо бабушки, — проливало для них новый свет на тайну Октава Мовуазена.

— Это все, что там было? — удивилась Алиса, заглянув через плечо мужа.

Изнервничавшаяся Колетта возбужденно теребила черную кайму тонкого носового платка.

— Просмотрю попозже, — решил Жиль, закрывая папку.

Папка была толстая, из серого коленкора, каких полно в любом учреждении. В ней лежала стопка дел из полукартона, и на каждом красным карандашом была проставлена фамилия.

На первом же деле Жилю бросилась в глаза надпись «Мовуазен» без указания имени. Первое письмо, которое он начал читать, было написано неровным почерком его отца.

— Идемте завтракать.

Жиль тщательно запер сейф и опустил ключ в карман. Алисе пришлось все время напоминать мужу, что он за столом: Жиль то и дело забывал о еде.

— По-твоему, это действительно важные бумаги? А может быть, твой дядя просто хотел посмеяться над всеми, когда составлял завещание?..

Алиса подняла голову и увидела, что он еле сдерживается.

— Прости… Я не думала, что это тебе так неприятно.

Жиль надеялся, что после завтрака Колетта отправится с ним в дядину спальню. Он вопросительно посмотрел на нее, но она лишь покачала головой. Он понял. Да, она была женой Мовуазена, но обманула его, и муж много лет не разговаривал с ней.

Это имя, Мари…

— Алиса, будь добра, скажи Ренке, когда он придет, что я сам его позову, если будет нужно.

Он заперся в спальне, набрал шифр, вытащил из сейфа серую папку и устроился в дядином кресле у бюро с цилиндрической крышкой.

Отцовское письмо было помечено Веной. Значит, написано лет десять назад. В ту пору родители уже не заговаривали с ним о дяде Октаве. Почему — это всегда оставалось для Жиля загадкой.

Ребенком он часто слышал от родителей о дяде, живущем в Ла-Рошели, а когда Жиль научился грамоте, его заставляли писать под диктовку новогодние поздравления этому родственнику, которого он никогда не видел.

И вдруг дядино имя перестали произносить. Жиль, еще несмышленыш, сначала пробовал задавать вопросы, но всякий раз у отца темнело лицо.

Однако Жерар Мовуазен все-таки написал брату, что и подтверждалось этим письмом, читая которое Жиль все сильней заливался краской.

Как тебе известно, я нашел хорошее место. Почти год я был первой скрипкой и, можно сказать, дирижером в самом крупном венском кафе. Мы были очень довольны, что наконец устроились надолго и Жиль может ходить в школу…