Оморка — бумажный остров - [14]

И, легко преодолев слабое Сашкино сопротивление, Виталик затаскивает его в вагон.

— А не отправится? — вяло сомневается Сашка. — Уже по радио объявляли…

— Да никуда он не отправится, — уверенно отвечает Виталик, — ещё не ноль-ноль…

Но едва он это проговорил — двери сами закрылись, и поезд, словно нехотя, сдвинулся с места. Сашка ещё ничего не понял. Только когда состав легко тряхнуло и он, мгновенно успокоившись, плавно заскользил по рельсам, Сашка внезапно очнулся. Ребята стояли в пустом тамбуре, а поезд шёл, набирая скорость. Всё быстрее и быстрее.

— Что мы натворили!..

Широко раскрытыми глазами Сашка уставился на Виталика.

«Граждане пассажиры, — сказали по радио, — электропоезд следует до станции ИСТРА. Просьба в вагонах соблюдать чистоту».

— До станции ИСТРА?.. — разочарованно сказал Виталик.

— Это же просто электричка! — закричал Сашка. — Зачем же нам ИСТРА?..

— А я сам видел, что они сюда зашли…

— «Сам видел, сам видел»!

Сашка чуть не заплакал.

— Брось, — солидно заметил Виталик, хотя и самому хотелось зареветь. — Так уж вышло, — бормотал он, успокаивая друга. — Я же хотел как лучше… Я же документ хотел возвратить…

И он взял Сашку за руку.

Сашка замигал потемневшими от страха глазами.

— Что будет с бабушкой? — только и смог выговорить он.

— Что будет…

Виталик положил теперь руку Сашке на плечо.

— Ничего с ней не будет. Мы же вернёмся. Проедем всего одну остановку — и назад. Понял? Всего лишь одну остановку…

Искать… Ждать… Надеяться

На тихой улице Москвы, где по ночам спят троллейбусы, во всех домах уже давно погашен свет. Все люди спят. Только в Сашкином доме беспокойство и суета. И больше всех беспокоятся и суетятся

   новый домком тётя Зоя,

      папа и бабушка Сашкины,

         мать и отец Виталика,

            дядя Юра Худяков,

               Алёна — дошкольный ребёнок и

                  ошпаренный кот Зебка…

— Алёна! — слышится из, окна первого этажа. — Алёна! Хватит! Сейчас же домой!

— Нет! — отвечает Алёна.

— Как это «нет»? Тебе давно пора в постель.

— Всем давно пора в постель.

— Взрослые могут не спать. А дети — нет, — доносится из окна терпеливое объяснение матери.

— А я могу, — возражает Алёна. — Пойду спать, а они найдутся… Все узнают, что они нашлись, а я — нет!

И Алёна отходит подальше от окна, чтобы даже не слушать настойчивых требований матери.

…Дядя Юра сто раз ездил куда-то. А сейчас вышел из машины, подошёл к бабушке и тихо говорит ей:

— Только, Прасковья Степановна, не ругать…

— О чём вы говорите, Юра?..

Мать и отец Виталика прислушиваются к их разговору.

— Вы ведь не знаете, Прасковья Степановна, зачем и куда они ушли, — продолжает дядя Юра, — а прежде чем ругать, необходимо всё выяснить…

Дядя Юра вынимает из кармана сигаретницу, разминает сигаретку и, постучав ею о крышку, опять обращается к бабушке:

— Позвольте, Прасковья Степановна, мне покурить…

— Ах, Юра, — машет рукой бабушка, — я бы, кажется, сейчас и сама закурила…

Дядя Юра закуривает. Выдыхая дым в сторону, он продолжает разговор с бабушкой:

— Так вот. Прежде чем ругать, Прасковья Степановна, необходимо всё выяснить. И непременно в спокойных тонах. Что мы знаем? Ровным счётом ничего. Может, цель у них самая благородная? Что, если они, скажем, отправились на освободительную войну против колонизаторов? Педагогично ли будет за это их ругать?

— Господи! — всплеснула руками мать Виталика. — Против колонизаторов!.. Только этого нам недоставало!

— А что вы думаете? — продолжает дядя Юра. — Я говорю вам из личного опыта. В этом возрасте я тоже бегал… Бегал убивать Гитлера.

— Так что же нам теперь делать? — плача, выговорила мать Виталика.

— Ничего особенного… — Дядя Юра опять выпустил дым в сторонку, чтобы он не попадал на женщин, и, немного помолчав, добавил: — Знайте только одно: прежде чем наказывать, нужно тщательнейшим образом выяснить все обстоятельства и вообще подумать, есть ли основания наказывать…

— Есть, есть основания!

Бабушка обиженно поджала губы и затрясла головой.

— Это жестоко: заставить всех так волноваться! Это достойно самого серьёзного наказания!

Бабушкин подбородок дрожит от негодования.

— И всё-таки во всём следует спокойно разобраться, — настаивает дядя Юра.

— Полно вам! — тяжело вздыхает бабушка.

Бабушкины губы дрожат, дрожит платочек, который бабушка держит в руке, и голос бабушки тоже вздрагивает.

— Прежде нужно знать, живы ли они, — упавшим от дрожи голосом едва выговаривает бабушка.

Мать Виталика вытерла лицо скомканной тряпицей и, набрав в себя побольше воздуха, громко позвала:

— Виталик!

— Да что ты, господи, кричишь тут над ухом! — сказал отец Виталика. — Будто мы его не кричали!

— Виталик! — не обратив внимания, опять позвала мать.

— Вот и будем кричать без толку…

Отец Виталика стоит без пиджака, и рубашка пузырится у него на спине.

— Сначала без надобности дёргаем парня… Морскую свинку и ту держать не позволяем… А после: «Виталик, Виталик»… А что? От такой жизни и на войну против колонизаторов подашься…

Неожиданно из темноты вынырнул Сашкин папа.

— Нет! На этот раз я непременно его выпорю, — выпалил он с раздражением.

Бабушка подтянулась и, основательно упрятав дрожь в голосе, чётко сказала: