Оливье, или Сокровища тамплиеров - [17]

Тот проводил его на верхний этаж одной из башен: в зал, где на полках лежали груды пергаментных свитков и множество книг, расставленных более или менее по порядку. Еще здесь были стол, также заваленный книгами, и два аналоя. Командор стоял за одним из них, перед ним лежал развернутый часослов с великолепными миниатюрами, а музыкальные значки, черные или красные, плясали на черно-золотых нотных станах. Он был погружен в столь глубокие раздумья, что только через минуту взглянул на Оливье, и то лишь тогда, когда рыцарь сухо кашлянул, чтобы обозначить свое присутствие. Брат Антонен вздрогнул.

— Прошу вас извинить меня, брат Оливье! — сказал он. — Мне нужно принять решение... довольно трудное, и я думаю, что ваш приход стал ответом Неба на мои вопросы. Вы говорили мне, что должны добраться до Греу, чтобы предать покойного брата родной земле?

— Да, это так.

Антонен д'Арро вновь замолчал. И зашагал по комнате, втянув запястья в рукава, погрузившись в размышление, от которого морщины на лбу стали еще глубже. Но на сей раз гость спокойно ждал, пока командор выскажет свою просьбу. И тот, наконец, произнес, остановившись перед ним:

— Вы, конечно, заметили грешника, которого я кормил за ужином, и понимаете, что это означает?

— Он совершил какой-то проступок и искупает свою вину.

— Да, но за прошедшие часы мне пришло в голову, что этот проступок — который останется для вас тайной! — заслуживает более сурового наказания. К тому же, капитул, поспешно собравшийся до ужина, постановил исключить Юона де Мана — следовательно, ему надлежит покинуть наш дом. Как вы хорошо знаете, вернуться в мир он не может. Хотя жаждет именно этого... Но этому не бывать. Ему следует отправиться в монастырь с более строгим уставом, чем наш: там он искупит в безмолвии, размышлениях и тяжелых работах свой проступок и осознает свою вину. Вы понимаете, для чего я это вам рассказываю?

Оливье кивнул. Брат Антонен продолжал:

— В горах, недалеко от Греу, есть суровое приорство Сен-Жюльен, которое принадлежит Бенедиктинскому ордену. Я подумал, что в силу вашей миссии вы направляетесь в ту сторону и могли бы оказать мне услугу — доставить туда Юона де Мана и мое собственноручное письмо брату Бертрану де Малосену, настоятелю монастыря. Он же приютит вас в конце путешествия. Вы согласны?

Оливье ответил не сразу. Ему совсем не нравилось предложение взять с собой спутника, который, к тому же, нарушает дисциплину и, быть может, имеет дурные намерения, да и способен проявить излишнее любопытство. Хорошо зная, что в Гробу хранится ценная реликвия, и что любая нескромность будет иметь самые драматические последствия, он испытал сильнейшее искушение отказать назойливому командору. С другой стороны, какие доводы он мог привести, чтобы не оскорбить человека, который был, конечно, ему очень неприятен, но, тем не менее, занимал весьма важный пост в тамплиерской иерархии?

Угадывая, без сомнения, его колебания, брат Антонен сменил тон и снизошел до улыбки, сказав:— Боюсь, что я вас немного «вывел из себя», когда спросил, к какой ветви семьи Куртене вы принадлежите. Поверьте, это не было праздным любопытством. Случилось так, что я провел долгие годы в Вут д'Акр. Это было во время Первого крестового похода короля Людовика, который ныне пребывает во славе небесной. При разных обстоятельствах я встречался с одним из его конюших по имени Рено де Куртене. Он родился в Антиохии, и я знаю, что таких было немного. Быть может, сир Рено де Куртене — из ваших родных?

Оливье вынужден был признать, что командор обладает определенным обаянием, но при первой встрече он этого не заметил. И голос его был способен обрести теплоту. Рыцарь невольно расслабился:

— Это мой отец! Вы его знали?

— Я бы так не сказал... Мы никогда не были близки. Мой статус был гораздо ниже. Но я сумел оценить его доблесть, его прямоту. Он по-прежнему в этом мире?

— Слава богу, да!

— Я очень рад. Судя по себе, я предполагаю, что он уже в возрасте?

— Это так, но годы проходят для него — впрочем, как и для моей матери! — мимолетно, не нанося следов разрушения. Быть может, его силы несколько уменьшились, но он по-прежнему может без труда повалить дерево. Волосы поседели, но он по-прежнему строен и статен, словно юноша... Любовь к отцу сделала речь Оливье красноречивой, его суровое красивое лицо обрело нежность. Тем временем брат Антонен продолжал, бережно разглаживая страницы раскрытого часослова: — У вас есть братья, сестры?

— Я единственный сын... к сожалению моих родителей!

— И вы избрали Храм, хотя могли создать семью и продолжить род? Им, вероятно, было тяжело принять ваш выбор?

— Думаю, они достаточно меня любят и рады, что я счастлив в своем выборе. Ведь я с детства жажду быть служителем Божьим и мечтаю сражаться во имя Его, — добавил он, благоговейно перекрестившись.

— Это верно, ибо вы не могли выбрать более благородной дороги! Если вам случится повидать отца, напомните ему обо мне. Он в Куртене?

— Нет. У него есть там владение, но там хозяйничает управляющий. Отец живет в Провансе, откуда родом мать.

— Это далеко отсюда?

Вопрос, заданный нарочито небрежным тоном, был неуместным. Оливье тут же замкнулся: