Ольга - [46]

Ты ребенок, Герберт.

Твоя Ольга

Второй адвент 1913 г.

Мой милый Герберт!

Наверное, если бы ты не поставил на карту свою жизнь, я хранила бы молчание и впредь. Но ты это сделал, и прежде невозможное стало возможным, а несказанное да будет сказано.

Айк твой ребенок. Я думала, ты это почувствовал, когда увидел его в первый раз, а если не в первый, так позднее. Я думала, ты непременно узнаешь свою кровь и плоть. Он удивительно похож на тебя, у него так много твоего: осанка, решимость и бесстрашие, и беззлобный эгоизм, из-за которого он причиняет боль другим, хотя вовсе не хочет кому-то причинять боль, – он просто не замечает других людей. Если его что-то восхищает или манит, если что-то ему удается, он весь светится, совсем как ты.

Через несколько недель после твоего отъезда в Африку я поняла, что забеременела. И впервые мне открылось, что значит «благословенно чрево твое…», несмотря на некоторую растерянность, в моем новом положении. И такое же чувство у меня сегодня: Айк – благодатный дар всей моей жизни.

Мне посчастливилось. Занна – сестра моей подруги по учительской семинарии. Она помогла мне при родах, и она же зарегистрировала Айка как найденыша и приняла в свою семью, а чиновники и рады, что ребенок устроен. Я даю Занне, сколько могу. Она делает это не ради денег. Мы с ней подружились. Она растит Айка не так, как своих детей, не усыновила Айка, да я и не хотела бы этого. Она сказала Айку, мол, она его нашла, он ей понравился и поэтому она оставила его у себя. Айк знает, что она его любит, и знает, что его люблю я, подруга Занны, как бы «тетя».

Я много чего боялась. Боялась, что заметят мой живот. Что схватки начнутся как раз во время моего переезда сюда. Что роды начнутся до того, как Занна приедет ко мне. Что во время родов я буду кричать. Но все обошлось. Я сшила себе платья, какие мне тогда нужно было носить, я в нужный момент послала за Занной, и я не кричала. Айк родился на следующий день после моего переезда сюда.

Почему не сказала тебе? Сказала бы непременно, если бы ты, увидев Айка, узнал в нем пусть не своего сына, но мое счастье. Но ты не узнал, а значит, Айк мой и только мой. И теперь я хочу лишь одного: чтобы ты, когда вернешься, понял, кто я. Не только та, кого ты знаешь, и не только та, кто любит тебя. Я мать Айка.

Иногда, проснувшись, я чувствую, что ты не вернешься. Иногда, проснувшись, чувствую, что ты вернешься, а меня уже не будет. Какие странные игры играет с человеком страх! Но если это и в самом деле случится, ты должен помогать Занне. Без требований, без каких-то ожиданий и самое лучшее – без слов.

Все-таки – как прежде,

твоя Ольга.

Рождество 1913 г.

Все белым-бело. Так же было и когда я писала прошлое письмо, но я ни на что не обращала внимания. Да и было тогда еще не так красиво, как нынче. Вчера утром начался снегопад и не прекращался до сегодняшнего утра. Вчера я пошла в церковь, на последнюю спевку хора перед сочельником, вышла из дому засветло, но снег валил так густо, что я насилу находила дорогу. Когда я возвращалась, уже стемнело и я миновала свой дом. Вскоре он отыскался – не слишком много у нас тут домов, однако на какой-то момент я совсем затерялась в снегах, стуже и мраке. Как ты.

Сегодня небо синее, светит солнце, и снег сверкает. После богослужения я навестила Айка, но вскоре пришлось уходить. Сосед дал мне свою санную упряжку, так как пешком бы я не дошла, но после обеда лошадь и сани были нужны самому соседу. А то я подольше осталась бы с Айком или вволю покаталась бы на санях по снежным полям. Сейчас я сижу за столом и смотрю на широкое поле за окном. Белизна слепит глаза. Высоко в небе кружит канюк. Иногда он камнем бросается вниз и выхватывает из-под снега полевку, – решительно не понимаю, как ему это удается. Не тот ли это канюк, которого мы видели во время нашей последней поездки на пикник?

Где же ты, любимый? На своем корабле среди громадных льдин? Или в хижине? Я читала, что на островах архипелага Шпицберген рыбаки, охотники и исследователи севера построили хижины. Ты живешь в иглу? Я читала об этих домиках из снега и льда, их строят эскимосы; надеюсь, и вы не хуже сумеете построить. В этом году мы оба без рождественской елки. У тебя ее нет, ну и я не захотела ставить себе елку. Но у тебя, наверное, есть свет – свечка или фонарь. Я зажгла толстую красную свечу, которую мы купили в прошлом году, ее еще надолго хватит. На следующее Рождество мы с тобой опять зажжем ее вместе.

Ровно три года назад в этот день ты спросил меня, пойду ли я за тебя замуж, и был неприятно удивлен, когда я ответила «нет». Я ответила так не только потому, что, выйдя замуж, я потеряла бы место учительницы, – а в таком случае чем бы я занималась во время твоих путешествий, от которых ты не откажешься ни за что на свете? И я ответила «нет» не только из-за страха, что ты не простил бы мне, если бы твои родители разорвали с тобой отношения и лишили тебя наследства. Или из-за страха, что мы останемся без средств к существованию, когда закончатся деньги, которые ты получил от покойной тетушки. Причина – Айк. Мы не могли бы открыто признать его нашим сыном – в этом случае нас ждал бы позор, судебный процесс и тюрьма. Мы не смогли бы и взять его на попечение – детей не передают без всякой нужды от одних попечителей другим. И остался бы единственный выход – мы жили бы как супруги, а он, наш сынок, отдельно, не с нами. Но жить в такой лжи – этого я бы просто не вынесла.