Оле Бинкоп - [125]
И почти каждый раз поблескивает среди танцующих коса Мертке. За всю свою коротенькую жизнь она столько не танцевала. Ее наперебой приглашают то Карле-с-гусиным-крылом, то Вильм Хольтен.
Мертке ласкова со своими партнерами. Ее мышиные ушки так и горят. Но когда Карле замечает, что было бы недурно выйти и подышать свежим воздухом, Мертке говорит, что это не модно. Свежим воздухом она дышит каждый день. Сейчас полнолуние. Полнолуние она тоже видела сто раз. И кроме того, она уже приглашена на пять танцев вперед.
Карле-с-гусиным-крылом проводит рукой по своей новой прическе — стрижка бритвой. Уж не Хольтену ли обещала пальму эта птичница?
Крюгер и Оле сидят в углу комнаты ферейна. Они неплохо поработали сегодня: за трех новичков можно ручаться. Это Купке, Метке и Кальц. Для Оле всего важней Купке и Метке. Они его соседи по приозерным луговым участкам. И на их участках тоже есть мергель. А добыча мергеля сейчас главная забота Оле. И если все сладится, дело пойдет на широкую ногу. Вот выкопают картофель, Оле сам раздобудет тогда экскаватор — на Вуншгетрея, видно, надежда плоха.
Крюгер угощает новых кандидатов водкой и пивом. Жаль, Оле пьет не так, как положено. Каждую минуту срывается с места и бежит в зал. Что вытворяет Хольтен? Где пропадает птичница? Разве для членов кооператива место не здесь, не в этой комнате?
Крюгер напоминает ему о выпивке:
— Оставь молодежь в покое! Сам не был молодым, что ли?
Вряд ли это замечание утешит Оле. Как скакать, так он молодой, а тут…
Ладно, ладно, не о том речь, речь о человеческих душах! О пополнении кооператива.
Трубач в зале играет туш: приглашают дамы!
Парни уставились в свои кружки. Этот танец покажет, какой парень и какая девушка вместе уйдут с вечера.
Музыка заиграла. Девушки идут приглашать. Вильм Хольтен жалеет, что не вышел ростом. Тогда бы Мертке скорей углядела его в толпе мужчин.
Крюгер толкает Оле.
— Тебя приглашают.
Мертке в бледно-голубом платье стоит перед Оле. Нога за ногу выходит Оле из долгой зимы. Среди осени прямо в весну. Растаял снег. Поют птицы. Ручьи нашептывают сказки лугам.
Без малого десять. Рыбак Анкен входит в трактир. Рукава его выходного пиджака мокры. Он успел сгонять проверить верши.
— Эгей! — приветствуют его крестьяне-единоличники.
Анкен привел двух дам. Первая — его собственная жена. У нее остренький, любопытный носик, таким при желании можно сверлить дырки в заборе, утверждает Мампе Горемыка. У второй, что держится поодаль, губы намазаны фиолетовой помадой. Она с головы до бедер закутана в синюю хламиду.
Пиджак Серно за это время высох. И дух его воспарил. Он притягивает к себе закутанную незнакомку, как баран, распихивая трех мужчин.
— Пропустите даму!
Серно охоч до нежных заигрываний. Дома-то у него сплошь усохшая набожность.
— Присядь ко мне, дитя из дальних стран!
Дама с улыбкой подсаживается к Серно.
Свистом в два пальца Серно подзывает Шабера. Шабера нет. За двадцать марок чаевых Оле подрядил его обслуживать кооператив. Серно кивает Мишеру:
— Два пива!
А для дам заказывает майбергское яблочное вино по две марки пятьдесят пфеннигов бутылка.
В зале танцоры протирают подметки. Теперь пустилось в пляс и старшее поколение. Хульда Трампель оттаскивает мужа от стойки:
— Эвальд!
— Чего тебе?
— Пошли танцевать.
— Кха-кха, пошли, только не скачи так.
— Значит, не хочешь?
— Кха-кха, хочу, хочу!
Софи Буммель притоптывает, прихлопывает и смеется. Отчего же ей и не посмеяться! Зубы у нее теперь есть. Франц Буммель доверху полон яблочным вином. Он похлопывает жену, как лошадь по крупу.
— Молодец, лошадка, молодец! Мы выиграли!
Герта Буллерт нежно льнет к измятой рубахе Зигеля. И слушает. Ибо Зигель читает лекцию.
— Танцы — это культ! Во-первых, интересно, во-вторых, поучительно. У примитивных народов танец — своего рода первый шаг к размножению.
Герта вполне счастлива.
— Ах, как хорошо, когда так много знаешь!
Мампе приканчивает третью бутылку яблочного. Да и Герман что-то начал покачиваться в такт музыке.
— А Иисус танцевал в Кане Галилейской?
— Было дело, но только вальс. — Мампе вычитал это в какой-то масонской брошюрке.
Герман приглашает фрау Штамм. Она даже больше чем мадонна. Этот пробор! Эта милая, непорочная улыбка!
Но всех счастливей третья пара — Оле и Мертке. Они танцуют вместе уже десятый танец. Не говоря друг другу ни слова. Да и о чем говорить? Мертке выбрала Оле. Танцем они убивают сомнения. Они пожимают друг другу руки и этим пожатием говорят все, что чувствовали и чувствуют сейчас:
«Я напрасно обидела тебя».
«Я не помню обиды».
«Это было летом».
«Лето сейчас».
«Какой ты молодой, ты моложе всех».
«Какая ты хорошая, ты лучше всех».
Готгельф Мишер тащит к эстраде пиво и водку. Пусть музыканты пропустят глоток. Трубач исполняет туш. Заказной вальс. «В честь того, кто подносит нам щедрой рукой». Подносит Серно.
Молодежь становится в круг. Хлопает, потеет, топает и приплясывает. Оле с Мертке отходят в сторону. Пусть все, кому охота, почтят Серно. Оле этого делать не станет.
И вот в зал является толстый Серно. Он снял пиджак. На руке у него повисла незнакомка — туфли на гвоздиках, чулки без шва, платье с глубоким вырезом на спине, подсиненные волосы похожи на линялую рубашку. Музыканты вскинули трубы. Серно выходит в круг. Он танцует вальс — круг налево, налево, налево…
