Оле Бинкоп - [123]

Взгляд Фриды останавливается на новом лозунге над пианино.

— Кто придумал этот сопливый лозунг?

Мертке подняла руку — как в школе.

Фрида извлекла свою черную тетрадь и сделала какие-то записи: объективизм у будущего кандидата в члены партии.

— Вы позволите мне продолжать?

— Позволю, — растерялась Мертке.

Фрида записала еще что-то.

— Итак, вы позволяете мне перейти к следующим положениям…

— Позволяем! — Это говорит Карле-с-гусиным-крылом.

Фрида выпустила облако дыма, но записывать ничего не стала. На Карле, как на единоличный элемент, у нее нет управы.

Следующие положения, изложенные бургомистром, были чрезвычайно принципиальны:

— Следует подчеркнуть… вопрос стоит именно так, а не иначе…

В конце ее речи уже никто не знал толком, как надо отмечать праздник урожая. Не могла же Фрида, руководящий работник, размениваться на мелочи. А о всяких там играх-плясках, о прочей чепухе и об украшении деревни пусть позаботится комитет, но, конечно, в рамках принципиальных основоположений. Разработка программы праздника должна не позже чем послезавтра в полдень лежать на столе у Фриды на предмет рассмотрения и окончательного утверждения. Ответственные — Мертке и Карле.

Фрида водрузила на голову шлем. Ей надо спешить, спешить, дел по горло…

— Вот так она испакостила нам всю работу в Свободной молодежи, — сказал Карле.

— Во-первых, интересно, во-вторых, поучительно, — подает голос Зигель. — Она говорит, говорит и не дает никому рта раскрыть. Есть в ней какая-то колдовская сила, но, конечно, не сила женственности, с вашего разрешения.

Члены комитета советуются, вносят различные предложения. Зигель, к примеру, хочет устроить научную викторину с небольшими призами: «Что старше — Земля или Луна?» — и тому подобное.

— Шикарный тест! — Карле знает нынешнюю моду.

Зигель содрогается от ужаса:

— Почему непременно тест? Идеологическое сосуществование в языке. — А впрочем, откуда, скажите на милость, может наша молодежь черпать языковые богатства, если даже в газетах теперь на западный лад пишут «бестселлер» и «стриптиз», чтобы не отстать от ложно понятой моды? Ну что это, к примеру, за название: «Очистил поле от сорняков». Кто очистил? Почему нет подлежащего? Западный модерн? Просто глупость? «Одинокий Ганс Баум (28) вчера вечером…» Как это понимать? То ли у Баума двадцать восемь зубов, то ли он дожил до двадцати восьми лет, а остался дураком.

Карле перебивает учителя. Все чистая правда, но у них заседание комитета, а не урок родного языка. «Ближе к повестке дня!» И тут же предлагает скачки с бочонком.

46

Скачки в самом разгаре. Вот рысцой трусит Вильм Хольтен. Он тоже представляет кооператив. Его гнедая бранденбургская кобылка, стоявшая некогда на дворе у Оле, как раз перед аркой подымается на дыбы, и Вильм кубарем летит в траву. А кобылка прямым ходом чешет к Мертке. Ее соблазнил венок, приготовленный для победителя. Она с аппетитом выкусывает из него красную астру. Девушки визжат и бросаются врассыпную. Нет, Хольтену не видать пальмы.

Толстый Серно подходит к парням, что толпятся у стойки.

— Всем по две кружки пива! — Он чокается с всадниками. — За вашу победу! За нашу победу!

Карле-с-гусиным-крылом отворачивается. Он не единоличник, он работает в МТС, а чалую кобылу вывел из конюшни тайком от отца. Он храбро проносится под аркой и, замахнувшись дубиной, ударяет по бочонку. Гремит туш: «Бум! Бум! Бум!» Бочонок раскачивается. Мертке хлопает в ладоши. Оле созерцает кроны лип.

Длинноногий вороной мерин Яна Буллерта так стремительно пролетает под аркой, словно спешит к себе в конюшню. Бум! Летит вниз первая клепка. Герта на своем аккордеоне исполняет туш и в честь отца.

С другой стороны луга спешит Карл Крюгер. Он подбегает к Оле и тащит его за собой:

— Наших бьют. Нам нужно подкрепление. Эх, Оле, будь я молод, как ты…

У Оле разыгрывается тщеславие:

— А ну, дайте мне лошадь.

Франц Буммель только этого и ждал:

— Бери мою. Сейчас мы им покажем, что такое настоящая лошадь.

И Оле одним махом вскакивает на Буммелеву арабку. Кобыла ставит уши торчком, косится, оценивает своего седока. Буммель бежит рядом.

— Поговори с ней, как с любимой женщиной, и она понесет тебя куда захочешь.

Кобыла несет Оле вокруг площади. Забыт праздник, забыт Крюгер, забыта Мертке. Высокая синева сентябрьского неба. Журавли летят. Оле мчится в босоногие времена своего пастушества.

И тут он замечает Буллерта. Оба молча скачут бок о бок. Взгляды их скрещиваются, как клинки. Ну, подожди, братишка, ну, подожди. Было время — мы вдвоем скакали на одном мерине.

Оле скачет за пожарный сарай. Там он дает лошади порезвиться и привыкнуть к всаднику. У Крюгера глаза стали как плошки, они ищут Оле. Неужели этот тип смылся?

А под аркой грохочут удары. И клепки падают, как переспелые яблоки. Серно верещит у стойки:

— А ну всыпьте им, а ну всыпьте!

Ян Буллерт скачет по третьему разу. Его мерин фыркает и вскидывает голову, словно хочет выхватить клепку зубами. Удар, бум-бум! Еще две клепки падают в траву. Днище качается. Его держит последняя клепка.

Остается самое трудное. Три всадника, один за другим, без толку колотят по днищу. Подлетает Оле. Он горячится, а кобыла спокойна. Ему даются три попытки.