Окуджава, Высоцкий, Галич... : Научный альманах. В двух книгах. Книга 1 - [25]
Единственное светлое событие той поры — знакомство с Булатом Окуджавой. Один из наших коллег, Женя Латышев, преподаватель Гданьского университета, лично знал Булата Шалвовича и уговорил его встретиться с юными поляками. Живой классик не отказал и добрался-таки до Волгина.
Польской аудитории Окуджава был широко известен благодаря пластинке 1968 года, на которой его песни записали популярные актёры и певцы «интеллектуального» амплуа: Слава Пшибыльска, Эдмунд Фэттинг, Богдан Лазука, Густав Лютевич, Войчех Млынарски. Песни были прекрасно переведены, их постоянно передавали по Третьей, самой популярной программе Польского радио, и они как-то быстро вошли в культурный багаж поляков. Их пели артисты со сцены, туристы у костра, а «Молитва» исполнялась даже на фестивалях религиозной песни и в костёлах. По-моему, эта пластинка, вместе с посвящённой Осецкой песней «Прошание с Польшей» (её там напел сам Окуджава), больше сделала для польско-советской дружбы, чем официальное Общество и все госструктуры.
Кроме песен, Окуджава был для нас автором повести «Будь здоров, школяр», которая в 1962 году вышла отдельной книгой (под заглавием «Ещё поживёшь!», перевод Земовита Федецкого) и была восторженно встречена критикой, как новое слово о войне. По ней тут же на Центральном телевидении поставили моноспектакль в исполнении известнейшего актёра Войчеха Семёна. Выходили сборники стихов Окуджавы и его исторические повести, которые не залёживались в книжных магазинах и положительно рецензировались, но они уже не производили такого ошеломляющего впечатления, как песни.
Сам автор с 1964 года несколько раз навещал Польшу, и тогда журналы пестрили его интервью и фотографиями — с гитарой, с женой, с Агнешкой Осецкой. В один из приездов был снят о нём документальный фильм. Для нескольких поколений поляков Окуджава стал не только мастером «литературной песни» (так у нас определяли жанр), но и закадычным другом. Больше ни к одному из советских авторов не было такого пиетета и симпатии, Окуджава воспринимался как свой, чуточку поляк. Ему настолько доверяли, что сразу повели знакомить с опальными диссидентами Яцеком Куронем и Адамом Михником.
Я сама ко времени знакомства прочитала всё, что вышло по-польски и по-русски, наизусть знала пару-тройку десятков песен, которые в студенческую пору исполняла на публике. «Балладой о старом короле» в переводе 3. Федецкого я в 1968 году выиграла областной тур Фестиваля советской песни, и меня пригласили на финал конкурса в Зелёную Гуру. Но так как одновременно меня позвали на Фестиваль польской песни в Ополе, я выбрала Ополе. После вуза, работая инструктором Молодёжного дома культуры в Новой Хуте, я поставила с детьми два спектакля по стихам Окуджавы; позже в качестве преподавателя вуза по его стихам и песням обучала студентов русскому языку.
Но увидеть в лицо любимого автора мне довелось только в Москве. Поэтому я заранее заняла место, мечтая: «вот придёт благородный старичок и научит меня жить».
Пришёл поджарый очкарик в джинсах на худых ногах. Без гитары, хмурый или не выспавшийся, показалось.
— Ой, закройте, пожалуйста, окно, — попросил он в первом обращении к публике. — Если я заболею, никому от этого не станет лучше.
А. Жебровска и Б. Окуджава. Фото Ю. Феклистова, 1994 г.
В небольшую аудиторию набились слушатели, было душно, но мы покорно закрыли последнюю форточку. Женя Латышев боролся с видеотехникой, чтобы записать беседу и предложил тем временем придумывать вопросы. Слушатели зашевелились, стали передавать записки. И тут началось…
— Не-е-ет, это неинтересный вопрос, — прочитав записку, капризничал «добродушный старичок». — На этот вопрос я отвечал сто раз, больше не буду… На этот не знаю, что и ответить… О политике тоже не хочу говорить…
Отказ следовал за отказом, и я испугалась, что встреча сорвётся: «Расскажите о самом счастливом периоде вашей жизни», — пискнула я отчаянно.
— О, Женя, есть интересный вопрос, — сказал Окуджава. — Включай камеру!
Моё сердце залила гордость, и я стала задавать вопрос за вопросом.
Только спустя годы, читая многочисленные интервью БШ, я поняла: вопрос о самом счастливом периоде жизни как раз в это время Окуджава «обкатывал» на своих выступлениях, поэтому охотно на него откликнулся.
Дальше ничего не помню, хотя встреча длилась часа полтора. После окончания, обнаглев, я попросила у Окуджавы интервью для «Радио Жешув», с которым я тогда сотрудничала.
Вот я через пару дней подымаюсь в его квартиру на лифте, преодолев подозрительность бабушек-вахтёрш. Вот БШ открывает мне дверь и… просит надеть «эти красивые тапочки». Тапочки сверху покрыты золотистой тканью, но довольно стоптаны. Я неприятно удивлена: в Польше переобувать гостей считалось дурным тоном — если уже пригласил человека, не разрушай ему имидж. (Позже в Москве, придя на интервью в слякоть, я уже сама рвалась снимать обувь; остановили меня только Роберт Рождественский и Аркадий Райкин).
Мы зашли в увешанную картинами и фотографиями большую комнату с левой стороны коридора, где меня ждал очередной неприятный сюрприз: хозяин попросил не включать магнитофон. Это в беседе для радио! Для передачи пришлось «содрать» запись Жени Латышева, который любезно её передал.
