Окуджава, Высоцкий, Галич... : Научный альманах. В двух книгах. Книга 1 - [27]

Я сохранила также красивый рисунок карты, показывающий, как мне добираться от дачи БШ до переделкинского Дома творчества писателей, — по нему видно, что БШ был талантлив и в рисовании. Со временем оригинальный рисунок поблёк, и за стеклом висит теперь ксерокопия. Наверное, я и тогда записывала беседу с поэтом, но память сохранила только впечатление от интерьера дачи: неожиданного мещанского, переполненного вещами, подушечками на диване, колокольчиками у потолка. Умиляли связанные крючком чехлы на креслах.

Разговаривая, я всегда восхищалась его самоиронией, он при мне только раз похвалился: после операции на сердце у него исправилось зрение — и он смог отложить очки. Остальное, судя по его полушутливым рассказам, ему не давалось: на гитаре знаю-де три аккорда, музыкант я никакой, стихи пишу, да и они у меня не получаются… «Зачем же ты к нам пришёл?!» — якобы крикнул кто-то из слушателей (этот анекдот я знаю со слов Беллы Ахмадулиной). Окуджава охотно придумывал уничижающие байки о самом себе, замечательно умел их рассказывать, но не стеснялся и довольно резких оценок по отношению к другим.

И ещё об одном своём жизненном успехе, который связан с Булатом Окуджавой, я хочу написать: я приняла участие в вечере, посвящённом его семидесятилетию, состоявшемся 9 мая 1994 года в Театре современной пьесы. Организаторы позвали туда элиту страны: поэтов Ахмадулину, Евтушенко и Рождественского, политиков Гайдара и Чубайса, актёров Юрского, Никулина, Ефремова, Ширвиндта с Державиным, «крупных фигур от Министерства — всё-таки — культуры» — Сидорова и Швыдкого, певцов Соткилаву, Шевчука, Камбурову, Кима, Никитина, Макаревича, виртуоза Спивакова, журналиста Роста, юмориста Жванецкого… И только я пришла на репетицию «с улицы», привела аккомпаниатора и заявила, что выступлю от имени польского народа. И выступила, немного фальшивя, что легко проверить по телеверсии концерта.

— Анна, только вы на сцене не были эстрадной певицей, — утешил меня юбиляр…

В 1990-е годы БШ опять зачастил в Польшу, но мне уже не посчастливилось с ним встретиться. Когда он давал концерт в зале филармонии Жешува, я находилась в отъезде. У меня была фотография, на которой поющий милиционер Вацлав Калета, ныне покойный, передаёт поэту сборник своих переводов на обшитой деревом сцене филармонии. Переводы эти любительские, но в исполнении самого Калеты они звучали органично.

Единственное разочарование от встречи с песнями Окуджавы по-польски связано у меня со спектаклем «Голубой человек» на сцене варшавского театра «Сирена» в 2006 году. Его режиссёр, сценарист и актёр, ныне покойный вроцлавский бард Роман Колаковски не воспользовался существующими переводами, все песни Окуджавы звучали в его авторском варианте. Меня коробило от неудачных стилевых конструкций и смысловых ляпов. Исполнителей подвёл и художественный вкус: они закончили представление в ритме цыганочки. Булат Шалвович, я думаю, в гробу бы перевернулся, но неискушённая публика «Сирены» хлопала и подпевала.

Мой последний приход в Безбожный переулок имел место сразу после смерти БШ. Я работала тогда собкором по культуре польского издания «Газета Выборча». Услышав печальную новость, я дозвонилась Оле в Париж, узнала подробности их последней поездки и об этом написала. В подъезде же дома Окуджавы я оставила цветы и самодельный плакат: «Польша скорбит по Булату». Прощаться на Ваганьковское кладбище я так и не пошла, поддалась на призыв вдовы. А зря.

ПРИЛОЖЕНИЕ «МЫ ВСЁ РЕЖЕ ЗАДУМЫВАЕМСЯ О ЧЕСТИ, ЧЕСТНОСТИ, ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПОРЯДОЧНОСТИ…»

8 октября в варшавском еженедельнике «Политика» под заглавием «Крик» опубликовано интервью с хорошо известным и любимым в Польше Булатом ОКУДЖАВОЙ. Интервью взяла побывавшая в Москве журналистка Анна ЖЕБРОВСКА.

— Почему вы перестали писать стихи?

— Действительно, я долго не писал стихов, как-то не мог, ничего у меня не выходило… Разумеется, не надо это понимать буквально, так как я, в конце концов, профессионал и мог бы ежедневно писать по пять стихотворений. Плохих стихотворений. Только зачем? В душе я, однако, сожалел об этом и — несмотря на интенсивную работу над романами — уже давно ощущал потребность вернуться к поэзии. Наконец, в прошлом году что-то во мне как бы проснулось, и стихи снова начали появляться. И это меня очень обрадовало, потому что, когда у меня есть готовое стихотворение, я беру гитару и, хоть играть на ней я и не очень-то умею, — за всю жизнь едва научился брать пять аккордов, — подбираю какую-то мелодию. Так возникает песня. В эти последние годы я много раз брал в руки гитару, но никакой мелодии не появлялось — ничего, ну просто ничего… Ну, может, теперь уж пойдёт легче.

Кроме того, я недавно закончил свой уже четвёртый по счёту роман. Он называется «Встреча с Бонапартом», и печатает его журнал «Дружба народов». Вскоре должна также выйти новая книга моих стихов. А в прошлом году я три месяца провёл во Франции и записал там ещё одну, вторую уже долгоиграющую пластинку. Записал я пластинки также в Швеции, Дании, Болгарии, Югославии и ФРГ.

— Когда-то вы записывали свои пластинки и в Польше…