Окуджава, Высоцкий, Галич... : Научный альманах. В двух книгах. Книга 1 - [24]

Это способ в замаскированной форме показать настоящее — чем всегда пользовались русские писатели, — но одновременно это и попытка дойти до корней, найти объяснение русским трагедиям двадцатого столетия.

* * *

Одна из его наиболее лукавых книг, «Похождения Шипова, или Старинный водевиль», написана в 1971 году. В ней речь идёт о двух тайных агентах, которым после освобождения крестьян поручили следить за молодым графом Львом Толстым в Ясной Поляне. Стало известно, что у графа есть школа для крестьян и учителями в ней работают радикальные студенты. Царская бюрократия сразу же начинает опасаться подрывной деятельности.

Оба сыщика оказываются совершенно неудачливыми в качестве агентов: им даже не удаётся добраться до Ясной Поляны. Михаил Шипов на самом деле — вор-карманник, а его подельник — мифоплёт неизвестного происхождения. На самом деле они вовсе не заинтересованы в своём спецзадании. Вместо этого они тратят все деньги на кабацкие приключения и смачные эротические эскапады, — одновременно снабжая своих заказчиков фальшивыми отчётами о подрывных типографиях Толстого и о подготовке им заговора.

«Похождения Шипова» только что вышли на шведском в великолепном переводе Ханса Бьёркегрена (издательство «Призма»), Я захватил с собой подарочный экземпляр для Окуджавы, но его конфисковали на советской таможне усердные служащие и специально вызванные сотрудники безопасности.

Можно задаться вопросом «почему»: роман несколько раз печатался в Советском Союзе — и как публикация с продолжением в журнале, и как отдельное издание. Возможно, объяснение заключается в том, что издательство снабдило обложку книги ярким изображением Шипова с покрасневшими от вина глазами, щетиной и красным носом пьяницы, — в глазах современных чекистов это выглядело как антисоветская клевета. Когда я описываю этот инцидент Окуджаве, он ничуть не удивлён.

То, что он хочет показать в романе — если я правильно его понял, — это русская хитрость, способность «маленького человека» вынести унижение при помощи юмора, исполненного тоски, и ввести власти в заблуждение хитроумными уловками и обходными манёврами.

* * *

Сегодня Окуджава вовсю занят работой над своим новым романом «Свидание с Бонапартом». Может, это будет его самый большой по объёму роман:

— Там есть несколько сюжетных линий, которые я постепенно увязываю вместе. Важная линия посвящена австрийскому преподавателю истории, которого в начале 1800-х охватили патриотические чувства, и он завербовался в габсбургскую армию. Когда всё становится плохо, он бежит с поля боя, преследуемый наступающей армией Франции.

В то время, когда французская армия приближается к России, он разыскивает русского генерала и заявляет: «Это я во всём виноват, это меня они преследуют». Потом он исчезает — и французские войска, кажется, останавливаются.

Позднее он снова появляется в Москве — и вскоре Наполеон оказывается на подступах к городу. Вскоре после этого его, обвинив в пожаре Москвы, схватывают и расстреливают французы.

— Каждое общество и каждый отдельный человек несёт ответственность, — говорит Окуджава. — Раньше или позже тот, кто неправильно распорядился своей ответственностью, несёт наказание. Кто-то в моём романе говорит, что Наполеон появляется и наказывает Россию за то, что она ради собственной выгоды вмешалась в Европу.

* * *

При желании тут, конечно, можно увидеть и современное послание. Что станет историческим наказанием Советского Союза, если он войдёт в Польшу?[47] Ни с одной другой страной Окуджава, оказывается, так на самом деле эмоционально не связан, как именно с Польшей: в Варшаве он и его песни были когда-то, если такое возможно, ещё более популярны, чем дома в Москве.

— Другая нить романа ведёт к русскому помещику, который возвращается после учёбы во Франции. Вскоре после возвращения он стреляет себе в голову и оставляет завещание, где объясняет, что умирает от отвращения к русской действительности. Он просит потомков освободить крепостных крестьян поместья и одновременно сжечь его библиотеку, поскольку литература в этой стране, судя по всему, никому не нужна.

В завещании определённо слышится голос разочарованного Окуджавы, — но одновременно он знает, что нигде литература не значила так много, как в России, что люди в этой стране сейчас, как и всегда, жаждут Слова.

Мне кажется, что именно между этими двумя полюсами — между тотальной безнадёжностью и осознанием вечной силы сопротивления русской литературы — простирается искусство его прозы.

Expressen. Stockholm, 1981.18 июня

Авторизованный перевод текстов И. МАТЫЦИНОЙ, Е. БУГГЕСКОВ, В. КОВНЕРА

Анна ЖЕБРОВСКА ЧУТОЧКУ поляк Встречи с Окуджавой

Это произошло зимой 1980–1981 года в небольшом зале московского Института русского языка имени Пушкина на улице Волгина. Студенты-русисты из пяти польских вузов пребывали в Москве на годовой практике. Я курировала третий курс Высшей педагогической школы города Жешув (юго-восток Польши).

Учащимся соцстран не забыть Институт и общежитие на Волгина. От последней станции метро следовало зимой топать в слякоти минут сорок — в переполненный автобус вклиниться было невозможно. Один раз я удачно залезла, но мощная тётя за мной намертво загородила выход, и я смогла вырваться на волю только через остановку. Студенты пропускали занятия, дерзили и бастовали (по примеру рабочих польских заводов — карнавал «Солидарности» был в разгаре). Одна моя подопечная попала под машину, вторая заболела шизофренией и оказалась в психбольнице, третья с четвёртой сожгли комнату общежития. На прилавках было шаром покати, а польское посольство разрешало нам, кураторам, покупать в своём магазине только спиртное. Бутылкой водки «Wyborowa» за два с половиной рубля я поощряла сантехников, которых вызывали к вечно протекающим туалетам и кранам, — иначе ничего толком не чинили.