Окрайя - [9]

- Что ж, это хорошо, это разумно, - сказал Торстайн. - Так выпьем за твою невесту!

Выпили. Один лишь я не пил - задумчиво смотрел на Сьюгред...

Да! И она вместе со мной не выпила! А после...

А после зашумело у них, у всех остальных, в головах - и они стали расспрашивать меня все сразу, наперебой, и обо всем подряд: что мы в нашей стране едим и что мы пьем, и как мы веселимся, и как мы воюем. И я отвечал им со всею возможной подробностью. Потом Торстайн сказал:

- Люди мои! Пора знать честь! Наш гость устал. А завтра у него тяжелый, трудный день!

И пир закончился. Все разошлись. Мне - теперь уже одному - было постелено в трапезной возле огня. Лузая же куда-то увели. Я лег...

И сразу же заснул. И спал без всяких сновидений. Утром проснулся свежий, отдохнувший. И снова никого в землянке в это время уже не было. Я сел, привалился спиною к стене и принялся ждать. Ждал. Ждал...

Явилась Сьюгред. Спросила:

- Ты голоден?

- Нет, - сказал я. - Вернусь, потом поем.

Она вздохнула. Я спросил:

- Боишься за отца?

Она кивнула. Я тогда... Вот тогда я и подумал: а до чего же ты красивая, красивее тебя я никого на свете не видел! Но красота нужна только рабыням. А дочерям свободных людей нужно золото, и чем больше золота, тем это лучше. Вот я вчера рассказывал о дочери Цемиссия. За ней, так говорят, Цемиссий выделил приданого пять больших торговых кораблей-зерновозов, доверху груженых червонным золотом самой высокой пробы. От женихов отбою нет! Но разве можно вас сравнить - тебя и ту ярлиярлову дочь, о которой даже сами руммалийцы, не стесняясь, рассказывают...

И я так и сказал:

- А ты красивей всех! И не нужна мне никакая Руммалия!

И тут я встал, и подошел к ней - совсем близко. Она не отстранилась...

И тогда я ее поцеловал! И обнял!..

Нет! Не обнимал я Сьюгред и не целовал. А лишь сказал:

- И ты будешь богаче всех на свете. Вот, посмотри!

Я развязал кошель, достал тот самый - огненный - диргем, сжал и разжал ладонь... И на ней было уже два диргема! Потом я проделал то же самое еще раз и еще, и еще, и еще! Диргемов а моей руке было уже столько, что они начали рассыпаться на пол!

- Что это? - поразилась Сьюгред. - Колдовство?!

- Нет! - засмеялся я. - Это приданое. Тебе. Будь счастлива! - и с этими словами я передал ей волшебный диргем. Она, не отводя своих глаз от моих, взяла его и очень тихо, но очень взволнованно спросила:

- А ты?

- Я? - словно удивился я. - Прости, но я спешу.

Она зажмурилась. И тут-то я ее поцеловал! В Ярлграде у меня рабынь...

Но, знаете...

Да что вы знаете! Да что вы в этом понимаете! Я отстранился от нее и вышел из землянки.

Торстайн, Лузай, и кое-кто из Торстайновых дружинников уже стояли неподалеку, на пригорке. Они явно ждали меня. Я подошел к ним и спросил:

- Где это будет? Здесь?

- Нет, - сурово ответил Торстайн. - Здесь и рабы будут глазеть на нас, и женщины. Зачем это? В сопку пойдем.

Пошли. Первым Торстайн, а следом за ним я, потом Лузай, потом уже дружинники. Мы поднялись уже довольно высоко, когда Торстайн сказал:

- Здесь!

Место было ровное и чистое. Торстайн, перехватив мой взгляд, сказал:

- Я посылал рабов, чтобы они убрали камни. Места достаточно?

- Вполне.

- Тогда начнем!

И начали. Он повернулся к солнцу и молился. А я молчал. И никуда я не смотрел. Вот разве что подумалось: зря ноги бил, зря Хальдеру поверил, лечь можно было и в Ярлграде.

- Готов? - спросил Торстайн.

- Готов! - ответил я.

И мы схватились за мечи, и обнажили их, и уже двинулись один на другого. Как вдруг...

- Ярл! - вдруг послышалось у меня за спиной. - Ярл Айгаслав!

Мы обернулись. Возле скалы стоял какой-то человек. И был он очень маленький - ростом не больше моего меча. И был он очень бородат, и очень стар, и одет он был в какие-то совсем уже невообразимые лохмотья.

- Ярл! - снова сказал он. - Хальдер зовет тебя.

Я растерялся и спросил:

- Куда?

Но этот очень низкорослый человек и не подумал мне отвечать. Вместо этого он без всякого видимого усилия притронулся своей тощей, костлявой и, конечно же, немощной рукой к высокой гранитной скале... И в ней, в той скале, тотчас же открылась маленькая, но тем не менее вполне достаточных размеров дверь. И эта дверь была открыта, в этом можно было не сомневаться, конечно же, для меня!

- Но, - сказал я, обращаясь к тому человеку, - я не могу. Я должен биться! Я...

И оглянулся на Торстайна. А тот был бел как снег и зубы у него громко стучали. Да и Лузай, и дружинники - все они тогда тоже очень сильно оробели.

- Торстайн! - воскликнул я. - Так как мне быть?

Торстайн молчал. Меч опустил. Зажмурился...

А этот странный человек опять сказал:

- Ярл Айгаслав! Хальдер зовет тебя. Ну, что ты стоишь?!

И я... пошел, послушный его жесту. И я вошел в скалу. И дверь за мной тотчас с лязгом захлопнулась. И наступила тьма. И тишина, конечно же...

2.

Щербатый сам был во всем виноват. Потому что, если бы не он, мы отсиделись бы тогда на корабле, а ночью снялись с мели и ушли - Хвакир помог бы нам.

Правда, я тогда про Хвакира ничего не знал. А вот Щербатый слышал его вой!

Но все равно мы бросили Щербатого, ушли. Хвакир нас вел - и мы спаслись. Казалось: радуйся, Лузай, ведь ты ушел от рыжих! Да, это так. Но как теперь уйти от ярла? Да и не ярл он, а подменыш, я уже точно это знал. Сомнений не было - исконный ярл не бросил бы Щербатого, исконный сам остался бы. А этот первым побежал! А что Хвакир нас вел... так это он не вел, а уводил - за Гиблый Лес, за Жадные Пески - и вывел к Морю Тьмы, в Град Гортиг. У нас был заколдованный диргем, мы с его помощью могли купить себе корабль - любой, самый лучший и самый надежный, - и мы бы не гребли тогда, как грязные холопы, а отдыхали бы, набирались бы сил. Но Айгаслав, подменный ярл, решил иначе. Мы промолчали про диргем, сели на весла. А после... Ха! А то, что он стрелял по воронью без промаха, так это только еще раз убедило меня в том, что он ведет свой род от Подкидыша. Подкидыш тоже был горазд стрелять из лука! Я усмехался, глядя на него, на Айгу-пастушка.