Окраина - [108]

Когда вещи уложили в машину, то, как это ни странно, именно Франтишек останавливается на пороге и окидывает взглядом разворошенную комнату. Приятель воспринимает этот взгляд как упрек себе и спешит уверить Франтишка — а вернее, самого себя, — что это еще не конец.

— Ты тоже не выдержишь здесь больше года. А может, мы и раньше увидимся в Праге!

Франтишек его не разубеждает. Оставляет приятелю этот шаткий мостик к прошлому. Так мы утешаем наших любимых уверениями, что будем им писать.

Всю глубину отчуждения между ними Франтишек понял, только когда, нагруженный свертками, вошел в новую квартиру приятеля. Но тот в этом не виноват: он нервничает и выискивает случай примирить новую реальность со всем, что было прежде.

Его квартира — в доме на вершине холма. Прага как на ладони. Султанами дымов она напоминает стадо китов, всплывших на поверхность подышать воздухом. Квартира распланирована симметрично: в середине кухонька, ванная и прихожая, справа спальня, слева общая комната. У кого есть с чего начинать, того не догонишь. Франтишек находит здесь мебель из бывшей студенческой комнаты и кое-что из зеленой гостиной. В новой квартире имеется на чем писать, питаться, спать, куда повесить шляпу и одежду. В общей комнате на стремянке стоит немолодая учительница, моет окно. Она не потрудилась слезть или отложить мокрую черную тряпку, только глянула на приятелей со своей высоты и сказала:

— Оба приехали? А я еще и передохнуть не успела.

И снова яростно принялась тереть стекло. Ее тренировочные брюки — в мокрых пятнах, под натянутым свитером бьются большие груди, на босых ступнях — старые шлепанцы. Могла бы, конечно, приодеться ради прибытия хозяина квартиры, но это означало бы задержку, и такой же задержкой было бы слезать со стремянки, чтоб подать Франтишку руку, хотя бы и мокрую. Но Франтишек понимает — ей есть что наверстывать. Глянул искоса на приятеля — понимает ли тот тоже — и увидел одну лишь плохо скрытую досаду. Наконец учительница, прервав мытье окон, удивленно покачала головой:

— Что же вы стоите? Приготовь для него хоть кофе, — бросает она Франтишкову приятелю, а к самому Франтишку обращается с наигранной покорностью судьбе, с какой говорят люди, у которых столько дел, что они не знают, за что приняться: — Это единственное, чем мы можем вас угостить.

Франтишек пробормотал про себя:

— Pluralis majestatis…[42]

Учительница, твердо решившая наверстать упущенное, ничего не оставляет на волю случайности или стихийного развития и спрашивает настороженно:

— О чем вы там шепчетесь?

Приятель Франтишка не настолько деликатен, чтоб подыскивать иностранные выражения для ее собственнических замашек, и тон его холоден:

— С каких это пор ты изъясняешься во множественном числе?

Вопрос крайне груб, и Франтишек невольно зажмуривает глаза, словно услышал звук пощечины. Однако учительница уже слишком прочно внедрилась в квартиру.

— Мне бы твои заботы! — вздохнула она только, и черная тряпка снова пошла кружить по гладкому стеклу.

Друзья перенесли в спальню чемоданы, одеяла, костюмы и керамику. Франтишек не удержался от замечания:

— Ну вот, ты должен радоваться, что я не принял твоего предложения. Однокашник не очень-то приятное прибавление для молодой семьи…

Франтишек шутил, а приятель принял это всерьез. Взмахнув руками, словно показывая комнату, он возмущенно спросил:

— А что у нее было-то? Посмотри вокруг и скажи, есть здесь хоть что-нибудь не мое?

Давно прошли времена, когда Франтишек считал долгом соглашаться со всем. И он лишь пожал плечами:

— Мне трудно судить. Не спрашивай меня о таких вещах.

Однако приятель, оставив без внимания ударение на слове «мне», удивился:

— Как это не спрашивай? Разве эта тахта тебе не знакома? И стол, и стулья? Посуда?

Сытый голодного не разумеет, и Франтишку пришлось подтвердить, что он знает все эти предметы по дейвицкой квартире.

— Она ничего с собой не принесла, — раздраженно продолжал приятель. — Пальцем не пошевельнула, чтоб сделать возможной нашу совместную жизнь. Вот держать себя так, словно все тут принадлежит ей, — это она умеет. Не знает разве, что квартира денег стоит?

Трудно решить, кто из этой парочки держит себя более неподобающе. Приятелю все дал отец, учительнице — приятель. Франтишек полагает, что этим двум не в чем упрекать друг друга. И все же он любопытствует:

— Что же ты собираешься делать?

— Подожду, что будет дальше. Она, правда, говорит «мы», «наше», «сделаем», «пойдем», но вообще-то она меня устраивает. Досадно только, что своими манерами она оскорбляет тебя.

— Ну, это чепуха, — улыбнулся Франтишек. — Я ведь не собираюсь поселиться у вас. Но что ты будешь делать, если она захочет оформить брак?

— Буду оттягивать.

— До ее сорокалетия?

— Хотя бы.

Франтишек испытывает сочувствие к стареющей девице, у которой нет своей квартиры.

— А это не жестоко?

— Нет. Никто ее тут не держит.

Помолчав, приятель добавляет:

— И ничто здесь ей не принадлежит.

Франтишек кивает согласно. Что уж тут рассуждать о жестокости, когда такие счеты… Они раскладывают вещи, прибивают крючки, расставляют мебель. Покончив со всем, садятся к столу, чтоб угоститься дорогим ликером из дейвицких запасов. Как видно, дело с угощением обстоит не так уж плохо. Учительница, узнав, что Франтишек не собирается ни жить здесь, ни даже приезжать с ночевкой, становится вдруг очень любезной.