Окраина - [110]
Франтишку остается проглотить этот урок политической работы; не сразу нашел он, что ответить, но потом, смущенно улыбнувшись, признался:
— Я об этом и не подумал…
Оставив Квете веер из повесток, он засунул свою часть бумажек в карман и вечером принялся обходить старые дома с галерейками, на которых сушатся пеленки. Над двориками стоит запах младенцев, складывающийся из запахов мыла, молока, пота и записанных матрацев. На одной галерейке, куда выходили жилища трех семей, Франтишек забыл роль объективного депутата, улыбающегося в ответ на недоверчивые взгляды и холодный прием; увидев, как из общей уборной выползает полупарализованная старуха, он в сердцах заговорил с ней:
— Господи, скажите на милость, что за счастье вы тут искали? Неужели стоило тащиться сюда из внутренних областей, чтобы и тут тесниться по две семьи в двух клетушках?
И вдруг — словно сами стены здесь имеют уши — все ожило на галерейке: в окнах появились головы, в прихожих поднялся какой-то шум, а старуха ответила за всех:
— А там у нас и этого не было.
Глянув вызывающе на галстук Франтишка, на его белую рубашку, она добавила с нескрываемой злостью:
— Ученым-то господам такое и во сне не снилось!
— Бабка, не задирайте его! — раздался из полуоткрытого окна молодой женский голос. — Он депутат, а мы не хотим тут гнить до смерти!
Старуха затрясла головой:
— Видала я таких депутатов! Жаль, ни один не жил в таком вот…
Она скрылась в темной прихожей, откуда еще донеслись ее слова:
— Господа были и будут…
Франтишек не стал ее разубеждать. Он спустился по скользким ступенькам, сосредоточив все свое внимание на том, как бы не поскользнуться.
Есть еще люди, объявляющие себя бедняками в чаянии сделать на этом карьеру. Но число их стремительно сокращается. Теперь скорее сделаешь карьеру, если у тебя машина и модерная квартира со светильниками, как на Брюссельской выставке. Франтишек не относился ни к тем, ни к другим. Ну и что?
Обойдя все дворики, протопав по всем стертым ступеням, он смертельно устал. И усталость эта не просто физическая — он душевно измучен. Неудивительно. Ведь и в последней квартире он должен был держаться, как в первой, терпеливо отвечать на вопросы и оскорбления. Почувствовав, что идти по глинистой тропинке через поля к своей мансарде, сейчас, без сомнения, выстывшей, выше его сил, он направился к кафе, чьи запотевшие, заляпанные грязью окна светятся желтыми огнями. Войдя, двинулся прямиком к «интеллектуальному» столу. Не спросив даже, свободен ли стул между аптекарем Козликом и директором химзавода, он поздоровался и уселся с уверенностью завсегдатая. Демонстративно положил на стол оставшиеся повестки. Директор искоса наблюдал за ним. Затем тихонько спросил:
— Здорово сердитесь на меня после сегодняшнего?
Франтишек пожал плечами.
— Если б даже сердился — что я могу теперь поделать?
— Просить перевода в Прагу.
Посмотрев друг другу в глаза, оба ни с того ни с сего вдруг рассмеялись от души. Директор, пользуясь минутой разрядки, положил руку на плечо Франтишка и спросил доверительно:
— Какова истинная причина его ухода?
Не видя, почему бы не ответить правды, Франтишек сказал:
— Кооперативная квартира.
— Ну да, этому она нужна больше всех! — удивленно тряхнул головой директор.
Но Франтишек не собирается поддерживать невыгодное мнение о своем приятеле:
— Квартира нужна ему, как всякому другому.
Директор щелкнул пальцем по повесткам:
— Странно, что вы говорите так именно сейчас. Мало вы перевидали развалюх?
Франтишек кивнул.
— Мало темных двориков?
Что на это ответить? А директор продолжал:
— Каморок без окон? Вот вы учились в Праге. Вы убеждены, что там в этом смысле лучше?
— Если я скажу, что не убежден и что в Праге не лучше, чего мы этим достигнем?
Франтишек с вызовом взглянул на директора, и тот поспешил извиниться:
— Простите. Я не имею права требовать, чтобы вы осуждали вашего друга, но чем дальше, тем чаще я себя спрашиваю… — Он замолчал, как бы обдумывая, стоит ли продолжать, но, заметив, что возбудил интерес в собеседнике, спросил: — На что таким людям социализм?
Вопрос повис в воздухе. Ответа нет. Соседи по столу тактично болтают о чем-то другом.
— Ну скажите сами, зачем им социализм? У них и до социализма были и приличные заработки, и просторные сухие квартиры. Они знают — нужно чего-то хотеть, да не знают, чего именно. То им кажется — мало свободы, то — мало информации. А мы сносим дома, кишащие клопами, подточенные плесенью, и домов этих столько, что впечатление такое, будто блуждаем мы по заколдованному кругу и ничего не делаем…
— Представьте, — перебил его Франтишек, — сегодня меня почти обругали. Одна старуха… Сказала — господа были и будут.
— Вот-вот, — живо подхватил директор. — Такой старухе плевать на политику. Ей интересно, когда она будет жить в человеческих условиях.
— Жалко, не она делает газеты, — усмехнулся Франтишек и на вопросительный взгляд директора объяснил: — Больше насчет жилья била бы тревогу, чем насчет поездок на Запад!
Интеллектуалы за столом, перестав прикидываться незаинтересованными, выразили шумное одобрение. К сожалению, все они уже подвыпили, так что беседу повело в такие дебри, откуда и не выберешься. Впрочем, Франтишек с директором успели сказать достаточно, чтоб понравиться друг другу. Между тем шум за столом, да и во всем зале крепчал, и Франтишек, кивнув на оставшиеся повестки, поднялся с места:
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Добрый всем день, меня зовут Джон. Просто Джон, в новом мире необходимость в фамилиях пропала, да и если вы встретите кого-то с таким же именем, как у вас, и вам это не понравится, то никто не запрещает его убить. Тут меня даже прозвали самим Дракулой, что забавно, если учесть один старый фильм и фамилию нашего новоиспеченного Бога. Но речь не об этом. Сегодня я хотел бы поделиться с вами своими сочными, полными красок приключениями в этом прекрасном новом мире. Ну, не то, чтобы прекрасном, но скоро вы и сами обо всем узнаете.Работа первая *_*, если заметите какие либо ошибки, то буду рад, если вы о них отпишитесь.
В однотомник избранной прозы одного из крупных писателей ГДР, мастера короткого жанра Иоахима Новотного включены рассказы и повести, написанные за последние 10—15 лет. В них автор рассказывает о проблемах ГДР сегодняшнего дня. Однако прошлое по-прежнему играет важную роль в жизни героев Новотного, поэтому тема минувшей войны звучит в большинстве его произведений.
В том избранных произведений чешского писателя Яна Отченашека (1924–1978) включен роман о революционных событиях в Чехословакии в феврале 1948 года «Гражданин Брих» и повесть «Ромео, Джульетта и тьма», где повествуется о трагической любви, родившейся и возмужавшей в мрачную пору фашистской оккупации.
Роман «Облава на волков» современного болгарского писателя Ивайло Петрова (р. 1923) посвящен в основном пятидесятым годам — драматическому периоду кооперирования сельского хозяйства в Болгарии; композиционно он построен как цепь «романов в романе», в центре каждого из которых — свой незаурядный герой, наделенный яркой социальной и человеческой характеристикой.