Окопники - [4]

Чернела степь — был страшный бой.

Когда фашиста отбивали

Последней силой огневой.

К утру по речке все потухло,

Ракета желтая извилась.

И… выстрел!

Гром над громом ухнул:

Атака снова началась.

Опять приземистые танки

На наши брустверы ползут,

И я песок смахнул с ушанки,

Не попадая зуб на зуб…

Огонь, и дым, и скрежет стали.

Метались люди под холмом.

России пахари пахали

Снарядом, пулей и штыком.

Я бил и бил, дыша неровно,

По синим вспышкам в полосе

И до последнего патрона

Стрелял, куда стреляли все.

Отвис ремень на потной шее,

И автомат затих в дыму.

Я шел, шатаясь, по траншее.

Куда?.. И сам я не пойму.

На дно солдаты оседали,

Зажав гранаты в рукаве…

Кто с желтым пятнышком медали,

Кто с медной пулей в голове.

А вражий танк матерый, дюжий…

Громаду чем остановить?

Вот — вот пойдет топтать, утюжить —

Живых в траншее хоронить.

И мы гремучие гранаты

Швырнули в пасть ему… и в бок!

И враг споткнулся воровато.

Уткнулся в дымный потолок.

Живые… Вышли мы к оврагу.

Отважным — золото наград.

— А мне?

За что мне «За отвагу»?..

— За то, что выдюжил, солдат!

БАЛЛАДА ОБ ОГНЕ

— Огонь!.. —

Огонь я вызвал на меня!

Подносчики снаряды подхватили,

Наводчики бусоли закрутили:

Огонь, огонь железный на меня…

— Огня прошу, настильного огня!

Пускай пылает камень и броня,

Меня берут в позорный плен

Фашистский…

Моею кровью красят камень мшистый,

Орут вовсю, ликуя и браня.

— Огонь, огонь предельный па меня!

Огня, сынок, добавь сюда огня!.. —

Моя душа багряна от горна,

Я сам, кузнец и властелин металла.

Но, коль в огне земля загрохотала,

Идет беда коварна и страшна:

— Давай огня,

Еще разок — огня.

Огонь… Огонь палящий на меня!.. —

И берег наш, и луг заречный дальний

Всегда мое ценили ремесло:

Я молот знал и в звоне наковальни, —

Клепал лемех и ладил чересло…

Осколков горсть, своих, вошло в меня.

— Прошу огня…

Последнего огня!

Мои враги мне больше не страшны, —

Считают их дубы из‑под ладони;

И надо мной склоняются в поклоне

Все пахари родимой стороны.

… Сгорает день, стрекозами звеня,

Я — властелин металла и огня.

— Огонь — в меня!

ПЕРЕПРАВА

Как кровь, что алою была,

Не потечет обратно в тело,

Так жизнь, которая прошла, —

Не обретет свои пределы…

Верста ложилась по версте,

Средь грома дымного и звона.

Висели танки на хвосте

Немецкой панцирной колонны.

Врагом был взорван виадук,

Упал в небыструю Маглушу,

К реке сомкнули полукруг

И наши танки, и «Катюши».

Послали залп свой по врагу

И закрутились на пригорке.

Искали брод через реку,

Дыша огнем, тридцатьчетверки.

— Постойте!.. — им наперерез

— Бежит малец,

В фуфайке длинной.

Кричит: — Постойте ж, наконец!

Взорваться можно…

Дальше — мины.

За ним растерянная мать:

— Родные, милые… Браточкн!

Здесь можно броды отыскать, —

Его послухайте…

Сыночка!

— Поставил мимы немец — вор

— И слева к берегу, и справа.

А череч ениып мамкин двор

Нормальной будет переправа.

Ич танка вышел политрук:

— Хочяйскнй двор наклонно — ровен,

— Да мере» речку ну жен сруб,

А где возьмешь на это бревен?

Скачала мать:

— Ломайте дом!

Ведь он… Хорошая соснина.

Пока немые за бугром —

Давите, бейте сатанину. —

И стали хату разбирать —

Большую, теплую, родную.

— Не жалко, мать?

— Не страшно, мать?

— Переживем, перезимуем!

Откину в сломанный топор.

Убрала доску от фронтона.

Череччабор и череч двор

Пошла моторная колонна.

И все в историю ушло

Через подворье Кузнецова:

Ново — Петровское село…

Снега,

Окопы Подмосковья.

Забрел я в юность на пути:

Еще жива, совсем седая…

Светился орден па груди —

Ютилась бабушка в сарае.

… Как кровь, что алою была

Не потечет обратно в тело,

Так жнзнь, которая прошла —

Не обретет свои пределы.

Я УПАЛ У РАЗБИТОГО ДОТА

Под Бреслау, за Одер — рекою,

Я, споткнувшись, па камни упал.

Не заметил, как в зареве боя

От сомкнувшейся цепи отстал.

Я спешу, порываюсь подняться,

А сосед мой кивает: — Молчи!.. —

Тени сада на окна ложатся,

Над готической крышей — грачи.

Стены, двери и девушка в белом,

И такая вокруг белизна!

— Где я? Что я? —

Шепчу оробело.

А за дверью бушует весна.

Простынь мну непослушной рукою,

Неразборчивых мыслей накал..

Да ведь это за Одер — рекою

Я, споткнувшись, на камни упал!

Я упал у разбитого дота

И в бессилье лежал до утра.

И родная пехотная рота…

— Где пехотная рота, сестра? —

— Наклоняется девушка в белом:

— Вы в санбате у нас не один!

Ваша рога, понятное дело,

От Бреслау пошла на Берлин.

Громом танки ее прогремели,

Самолеты гудят в облаках.

Бьют «Катюши» по видимой цели.

Слышит мир ее кованый шаг.

— Не хочу этой белой палаты,

И диета бойцу не нужна.

Там ведь намертво бьются ребята,

Выдаст им паек старшина.

Ждет сержанта упавшего ротный —

Эх, какой командир мировой!

Он‑то знает, в победу влюбленный,

Что вернусь я здоровый, живой… —

И сестра улыбнулась приветно:

— Ваша рана в груди нелегка!.. —

По Берлинской дороге победной

Гравий бьют ветераны полка.

СОЛОВЬИ НАД ОКОПОМ

Чуть заря вдали затрепетала,

Соловей затёхкал и затих,

Над огнем и смертью, над металлом,

Над судьбой товарищей моих.

А за ним порывисто и ровно

Грянули другие соловьи

Вдоль системы нашей обороны,

Где неотпожарились бои

.

Над кровавым нынешним, вчерашним,

По — над лесом, лугом и рекой,

Над пока невспаханною пашней,

С гильзами пустыми под рукой.

Над моей дорогою прощальной,

Над весною, вмятою в кипрей,

Свищет непонятный, нереальный