Окно в сад - [16]
Прошло больше месяца, как приехал Иван Васильевич, а Нина ни разу не заговорила с ним о Викторе. Но вместе с тем она относилась к нему внимательно, предупредительно, и в этом внимании он чувствовал скрытую нежность к тому, кого уже не было. Нет, не нашла она второго счастья. Иван Васильевич видел, что они с Алексеем Стратоновичем совсем разные люди. Он — жесткий, деловой, она — мягкая, порывистая. Он человек строгого, логического ума, она больше доверяющаяся чувству. Иногда он просто мало замечал ее, занятый своими мыслями. Даже придя с завода, он не давал себе отдохнуть и тотчас же после ужина углублялся в книги и чертежи.
День проходил за днем, но Иван Васильевич все время помнил, что ему надо ехать на юг, в Колхиду. В доме на тихой улице у него будет комната, окно в сад, только перед окном будет не тополь, не черемуха, а, может быть, каштан или инжир. Какая разница? И ночами будет шептать море. Ему ведь тоже есть о чем рассказать. В молодости они с Клавдией мечтали о путешествиях, хотели об ездить весь мир, но не было средств. А потом, когда стали работать, то оказалось, что для путешествий нет времени. То Виктор был маленький, то не позволяли заботы о школе. Иван Васильевич был директором. Каждое лето: учебники, краски, стекло… Ни на день он не решался оставить школу, и он не раскаивается в этом. Так было нужно. Все же один раз вырвались на Кавказ. Теперь туда он поедет один. Но зачем? Жене достаточно было сказать: «Посмотри», и можно было быть уверенным, что она увидит то же самое, что и он, и подумает так же, даже теми же словами. За столько лет они стали как один человек. А кому он теперь скажет: «Посмотри»?
Иногда вечером он писал письма. Почерк у него был старческий, надломленный, как отражение камыша в засыпающей, но еще неспокойной воде. Он писал обстоятельно, неторопливо. У него было несколько друзей, близость с которыми прошла через всю жизнь. Теперь их оставалось все меньше и меньше. Они уходили один за другим.
Иногда он надевал пальто и отправлялся бродить по городу. Однажды вечером он нечаянно вышел на берег реки, в небольшой скверик. Солнце уже зашло. Над водой тяжелым свежим светом горело дождевое небо. В сквере было ветрено и пустынно. Блестела мокрая дорожка. Быстро смеркалось.
Иван Васильевич сел на скамью, поднял воротник пальто, укрываясь от ветра. Рядом недовольно шелестело дерево, отряхивая с себя капли дождя. Шелест листьев напомнил ему другое дерево, тополь в саду, посаженный руками Виктора. И вдруг он подумал о том, что так мирно горит вечер, и на реке идет катер с зажженными бортовыми огнями, и из городского парка доносится музыка только потому, что его Виктор и миллионы других, таких же как он, молодых парней, ценой своей жизни отстояли все это. И у каждого из них осталось что-то незаконченное, — может быть, дело, может быть, мысль, и те, кто остался жить, должны исполнить за них то, что они не смогли. И, конечно, именно он, Иван Васильевич, должен завершить работу над рукописью сына, издать ее, чтобы была книга, чтоб не умерли его мысли, как умерла Анечка, как умер он сам.
Это решение внезапной тяжестью легло на его плечи, и он испуганно подумал:
— Успею ли?
И сам ответил себе:
— Надо успеть.
Он торопливо поднялся со скамьи. Скорее домой, да, к себе домой. Какой дурак советовал ему ехать на юг? Какая нелепость!
Он чувствовал потребность рассказать о своем решении Нине. Он знал, что она вполне поймет и одобрит его мысль. Он знал, что в ней еще жил Виктор, и это делало ее близкой, почти родной, и он знал, что этого чувства он уже не испытает никогда ни к кому и никакое море, никакое солнце, никакие цветы не заменят ему теплоты внимательных, молчаливых глаз этой женщины.
Наступила ночь. Началась она так же, как и все предыдущие: догорающим закатом, тишиной, звездами. Но сегодня окно в сад было закрыто и тополь молчал. Иван Васильевич работал.
