Окна во двор - [5]

– Давай сделаем все, чтобы это сохранить, – шепотом попросил Лев.

Слава понял его, и Лев догадался: он почувствовал то же самое.

– Давай.

Через два года это стал их дом.

Они провели в нем почти семь лет – каждые выходные, каждый отпуск, каждые Микины «в гости к бабушке», каждую поездку в летний лагерь. В общем, каждый день жизни, в который можно было не помнить, что у них есть ребенок. Они смотрели фильмы, ели мороженое, читали друг другу вслух, занимались сексом, плавали в море, гуляли по берегу, встречали закаты, встречали рассветы (потому что все равно не спали) и чувствовали, что этот мир принадлежит только им.

В доме действовало правило: «Мы поговорим о Мики в понедельник». Неважно, какой был день недели, и неважно, приехали они на выходные или на несколько недель: пока они в доме, они не говорили о Мики. Год назад, конечно, это правило включило в себя и Ваню, но формулировка не изменилась: если кто-то один начинал обсуждать проблемы детей, второй напоминал: «Мы поговорим о Мики в понедельник».

Это был лучший дом на свете. Как будто они построили шалаш из стульев, накрылись одеялом и спрятались от остального мира. Это сработало. Как будто сбылась детская мечта. Они ни разу в нем не поссорились.

А теперь продали.

Лев понимал, что это правильное, рациональное, взрослое решение, но противился ему всем нутром. Слава говорил, что деньги будут нужнее в Канаде, и Лев согласно кивал, потому что правда, но тут же спорил:

– Но это же… наш дом.

– Я понимаю, – заверял Слава. – Но зачем нам здесь «наш дом», если мы будем там?

Льву нечего было на это возразить. По крайней мере, он убедил Славу не продавать квартиру: и убеждение это сработало только потому, что в глубине души они оба знали, чья она на самом деле. По совести, а не по бумагам.

Но с домом все было сложнее.

Потом Слава решил избавиться от машины.

– Зачем ее перевозить? – спрашивал он. – Это будет стоить дороже, чем купить новую.

Лев сразу вспомнил все: как они выезжали к морю, как Мики пролил сок на заднем сиденье, как они слушали «Богемскую рапсодию» на полной громкости, открыв окна, словно в «Мире Уэйна».

– Нет, только не машину! – запротестовал он.

– Лев, она старая…

– Сам ты старый!

– Кто бы говорил!

Он перешел на мольбу:

– Пожалуйста, давай оставим машину.

Слава тяжко вздохнул.

– Почему это так важно?

Лев посмотрел ему в глаза и сказал самое честное, что вообще когда-либо говорил за свою жизнь:

– Потому что мы едем в какую-то срань за тридевять земель, и у меня не будет ни одного напоминания об этом месте, где я встретил тебя и попал в лучшую версию своей жизни.

Слава, улыбнувшись, показал ямочку на щеке и справедливо возразил:

– Но там буду я. Мы создадим новые воспоминания. Новые «наши места». Разве это не лучше?

– Не лучше, – по-детски возразил Лев.

Он не знал, как ему объяснить. Не знал, как рассказать Славе, что с того момента, как они начали готовиться к переезду, ему кажется, что они прощаются. Что он мог сказать? «У меня плохое предчувствие»? Но он же не из тех, кто верит в «предчувствия». Он рациональный. По крайней мере, пытается таким быть.

– Ты романтичный, – сказал Слава, улыбнувшись.

– Ничего подобного.

– Во всем видишь какой-то символизм, – продолжил тот, не слушая возражений. – Это круто.

– Нет, не вижу.

Он посмотрел на Льва с хитрой усмешкой.

– Можем тогда не брать с собой эту стремную биту, которой двадцать с хером лет?

Лев нахмурился.

– Не можем.

Слава рассмеялся.

Он отстоял перед ним квартиру, машину, биту, но дом отстоять не смог. И чем дольше тосковал по нему, тем явственней понимал, что это не тоска по дому – это обида на Славу. Напарник, с которым ты строил шалашик в детстве, раскурочил его и сказал, что больше не хочет играть. Уходя, прихватил с собой стул.

Примерно так чувствовал себя Лев, когда вспоминал, с какой легкостью Слава принял решение о продаже. Потом он много думал об этой семантике слов: почему «продать дом» звучит так странно, так двусмысленно? Не потому ли, что в тот день было продано нечто большее?

«Просто ты опять видишь ненужный символизм», – раздражался он сам на себя.

Ну может быть.

И все-таки?..

* * *

Больше всего Слава жалел о собаке. Ее не разрешили взять на борт, а в багажный отсек он сам отказался отдавать. Пришлось оставить Сэм с мамой, но пообещать вернуться.

В остальном все было в порядке. Он не считал, что давит с переездом. Он со всеми говорил честно.

Сначала, конечно, со Львом – с ним разговоры начались гораздо раньше, еще до всяких конкретных решений о Канаде. Десять лет назад, когда они стали родителями, Слава впервые сказал, что в России оставаться нельзя. Это был 2009 год, и, как ему казалось теперь, из 2019-го, то было не худшее время в стране.

Лев работал реаниматологом второй год и все свои «нет» аргументировал словами о профессии, дипломе и семи годах жизни.

– Ты просто предлагаешь мне выкинуть семь лет жизни, которые я потратил на эту профессию, и начать заново, – говорил он.

– Можно переучиться, – неуверенно возражал Слава.

Он сам закончил только колледж, где его учили рисовать ровную линию под линейку, и чувствовал, что не имеет права давать Льву советы. Но переучиться и правда было можно…