Окна во двор - [2]
– А ты не думаешь, что он просто…
Лев посмотрел на Славу, не зная, как это правильней сказать. Он воспитывал Мики уже седьмой год, но так и не чувствовал себя полноправным отцом: каждый раз, когда он хотел сказать Славе что-то неприятное про Мики, то боялся, что обидит этим и Славу, и Юлю, и весь их генетический код, и, может, даже опорочит родословную, и… В общем, это сложно. Сложно говорить что-то поперек кровных уз – все время чувствуешь себя неуместным.
Лев хотел в тот раз произнести: «…он просто психованный». Но не смог. Попытался иначе:
– Он просто… просто не в порядке. И это не связано с нами.
– А с чем связано? – Слава смотрел пристально, не мигая.
Лев стушевался под этим взглядом, как это часто бывало, когда они обсуждали Мики. У Славы оказалась нерушимая монополия на правильные слова о нем: Мики не балуется, он просто неусидчивый; Мики не капризный, он просто устал; Мики не аутист, он просто интроверт (ладно, потом Лев и сам признал, что с аутистом перегнул). Но в тот день Мики пришел домой перепачканный кровью, как персонаж, сошедший с экрана фильма ужасов, – и, если бы такой фильм действительно существовал, Лев не сомневался: это был бы фильм о психованном подростке.
Он сделал глубокий вдох, чувствуя себя как перед прыжком в пропасть, и вкрадчиво проговорил:
– Слава, я просто хочу сказать, что, возможно, в другой стране он будет вести себя точно так же, и в другой стране тебе придется за это отвечать. По-настоящему, а не на педсовете перед училками.
Слава, мотнув головой, вымученно засмеялся:
– Ты все время пытаешься обвинить его черт знает в чем.
– Да я не…
– Аутист, психопат, кто дальше? Не надоело перебирать диагнозы?
– Они ведь не безосновательны.
Слава замолчал. Его мягкие черты неожиданно заострились, и даже ямочка, проявившаяся вдруг на щеке, дохнула холодом.
Лев, выдержав этот холод, повторил:
– Давай просто признаем, что они не безосновательны.
Слава качнул головой.
– Я уеду отсюда, – сообщил он бесцветно. – Если хочешь, можешь поехать с нами.
Лев помнил, что его тогда поразило больше всего: не безапелляционное заявление Славы об отъезде и даже не то, как спокойно он поставил Льва перед фактом как перед неизбежным. Больше всего его поразило, что он, Лев, потратив на Мики вот уже семь лет своей жизни, ничего не может этому возразить. У него нет никакого права возражать. И тогда, кажется, он тоже подумал: а в другой стране оно бы было.
Теперь, три года спустя, они сидели в такси, плетущемся по новосибирским пробкам в Толмачево. Лев почти верил, что хочет этого так же сильно, как Слава. Он тоже ехал туда за правами: там, где у них будет официальный брак, там, где их признают полноправными родителями, там, где он перестанет быть папой, которого никому нельзя показывать, он наконец почувствует себя частью семьи. Вклинится в эти кровные узы хотя бы юридически.
А над Толмачево тем временем сгущались тучи. Из-за грозы рейс перенесут на час – еще один час, который Лев проведет, гоняя по кругу свою неаккуратно брошенную реплику: «Можно будет передумать в аэропорту».
– Слава! Слава! Слава!
Под ухом не переставая звенел детский голосок.
– Слава! Слава! Слава! Хочешь расскажу про Незер?
Капучино медленно, капля за каплей, наполнял бумажный стаканчик. Устало подперев плечом аппарат с кофе, Слава мысленно поторапливал допотопную машину.
Позади остался пятичасовой перелет, а впереди маячили еще девять незабываемых часов на борту. И, помня, как прошли предыдущие пять, Слава надеялся, что дети достаточно устали, а потому просто вырубятся и не станут трепать ему нервы.
Но Ваня уставшим не выглядел.
– Ну Слава! – Мальчик еще три раза туда-сюда проскакал мимо. – Ну хочешь, расскажу про Незер?
– Расскажи, – не слишком заинтересованно откликнулся тот.
Ваня просиял.
– Это нижний мир, там моря из лавы и души мертвецов, типа как ад, прикинь?
– Ага.
– А знаешь, как туда можно попасть?
– В ад?
– Ага!
«Думаю, воспитывать тебя с другим мужчиной для этого достаточно», – с усмешкой подумал Слава, а сам спросил:
– Как?
– Нужно построить портал из обсидиана и поджечь его!
– Ну ничего себе!
Он ничего не понял. Ваня наматывал край футболки на указательный палец и захлебывался от слов:
– Мне больше всего нравится нижний мир, потому что там кучу всего можно достать, типа кварца для крафта или огненные стержни, чтобы варить зелья, и с ними еще можно попасть в космос, ну типа космос, он называется Край, и еще там есть незерит, чтобы делать инструменты и броню, и вообще куча всего!
Аллилуйя. Стаканчик с кофе наполнился до краев. Слава, прихватив его, направился к мягким диванам, а Ваня засеменил следом, тараторя без остановки:
– Там есть два вида лесов, в одном спаунятся хоглины и пиглины, а в другом живут жители Края, и там еще можно найти базальтовые дельты, они из базальта и чернокамня, это типа выдуманный камень, как типа булыжник…
«Лучше бы ты так в школе учился», – думал Слава, время от времени кивая и поддакивая.
В лаунж-зоне, такой же измотанный, как сам Слава, откинувшись на кожаную спинку и прикрыв глаза, сидел Лев. Чтобы сгладить ожидание трехчасовой пересадки, они заплатили за VIP‐зал и теперь, заняв сразу два мягких дивана (на одном из них еще несколько минут назад возлежал Мики), ждали начала регистрации на рейс Сеул – Ванкувер.
«У меня небольшая семья: только я, папа и бабушка. Папа работает художником, а бабушка работает на даче. А я нигде не работаю, я учусь в школе. Мы с папой любим проводить время вдвоём: ходить гулять, выезжать на природу и слушать музыку…». Это то, что я обычно писал в школьных сочинениях на тему «Моя семья». И это — ложь. На самом деле, у меня два отца, мы живём втроём, и они любят друг друга. Но об этом никому нельзя рассказывать.
«Привет, тетрадь в клеточку» – так начинается каждая запись в дневнике Ильи, который он начал вести после переезда. В новом городе Илья очень хочет найти друзей, но с ним разговаривают только девочка-мигрантка и одноклассник, про которого ходят странные слухи. Илья очень хочет казаться обычным, но боится микробов и постоянно моет руки. А еще он очень хочет забыть о страшном Дне S. но тот постоянно возвращается к нему в воспоминаниях.
Василиса не похожа на других девочек. Она не носит розовое, не играет с куклами и хочет одеваться как ее старший брат Гордей. Гордей помогает Василисе стать Васей. А Вася помогает Гордею проворачивать мошеннические схемы. Вася тянется к брату и хочет проводить с ним все свободное время, однако давление семьи, школы и общества, кажется, неминуемо изменит их жизни…
Виктор Николаевич Харченко родился в Ставропольском крае. Детство провел на Сахалине. Окончил Московский государственный педагогический институт имени Ленина. Работал учителем, журналистом, возглавлял общество книголюбов. Рассказы печатались в журналах: «Сельская молодежь», «Крестьянка», «Аврора», «Нева» и других. «На реке черемуховых облаков» — первая книга Виктора Харченко.
На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.