Окна во двор - [4]

До самого выхода на посадку Славе будет вспоминаться, как ни один из них не заметил, что Ваня пропал.

* * *

Больше всего Лев жалел о доме. О настоящем деревянном доме на берегу моря. В Новосибирске у них такой был, хотя в Новосибирске даже не было моря.

Ну, такого моря, про которое знал бы кто-то, кроме самих новосибирцев. Морем называли Обское водохранилище – этакую бескрайнюю лужу без берегов. Если не смотреть на картах и не искать водохранилище на спутниковых снимках, вот так, стоя на пляже в окружении единичных сосновых деревьев (ну прямо как пальм), запросто можно поверить, что смотришь на часть Мирового океана.

Про дом тоже никто не знал, кроме них двоих. Даже дети не знали. Нет, не так: особенно дети не знали. Ведь дом и нужен был для того, чтобы от них прятаться.

А еще от родительских обязанностей.

От работы.

От быта.

От взрослой жизни.

Лев придумал это десять лет назад, когда Мики только появился в их жизни. Больше всего в родительстве его пугала не ответственность и даже не сама опасность затеи, а то, во что оно способно превращать отношения. Он боялся за себя и Славу. В детстве он видел, как это случилось с его родителями, как это случалось с родителями его друзей: усталость друг от друга, пустые взгляды, молчание за ужином, сон в разных кроватях – поверить невозможно, что когда-то эти люди любили друг друга больше всего на свете.

Он верил, что у них так не будет, – верил целый год, пока не случилось Утро Шестого Марта. Вообще-то самое обыкновенное утро. У других семей таких, наверное, навалом. Льву нужно было на работу к восьми, Славе – на какую-то конференцию для художников и дизайнеров к девяти, а Мики – в детский сад, но он тянул время, бесконечно долго завтракая овсяной кашей. Лев поторапливал его каждый раз, как проходил мимо («Мики, пожалуйста, ешь быстрее»), однако чем больше отец об этом просил, тем медленнее жевал мальчик.

Стрелки на часах показали 7:40, а Мики так и сидел над тарелкой с кашей. Слава, пристроившись рядом за столом, рисовал в планшете. Лев, глядя на эту картину, вспыхнул. Гнев перепал не на Мики, а на Славу.

– Почему он еще не одет? Я опаздываю.

Слава удивленно посмотрел на Мики.

– Ему шесть, он сам может одеться.

– А ты не можешь за этим проследить? – Он бросил взгляд на планшет в его руках. – Ты все равно ничем не занят.

– Вообще-то я за…

– Вообще-то это не так важно, как то, что в восемь утра я должен быть на работе, а в восемь тридцать – на операции!

Помолчав, Слава твердо ответил:

– Но для меня это важно.

– Ты можешь просто собрать его и не спорить со мной за двадцать минут до начала рабочего дня?

Слава не продолжил спор. Мики, напуганный разговором на повышенных тонах, перестал сопротивляться и второпях натянул на себя вещи, надев футболку задом наперед (перенадевал уже в коридоре). Когда они вышли за порог квартиры, Лев ушел, не поцеловав Славу на прощание, – просто забыл. Впервые забыл об этом.

Потом, когда эмоции схлынули, он много думал о раздражении, охватившем его в тот момент. Конечно, он и раньше раздражался на Славу: когда тот, дразня Льва, называл красавчиками других мужчин, или когда надевал рваные джинсы в тридцатиградусный мороз, или когда в десятый раз подряд заставлял смотреть с ним первый сезон «Теории большого взрыва». Но он еще никогда не злился на Славу из-за каши, ребенка и опоздания на работу.

«Наверное, это оно», – подумал Лев.

Вечером, вернувшись домой, он встретил Славу долгим глубоким поцелуем (компенсация за его отсутствие утром) и сказал:

– Собирайся, у меня для тебя сюрприз.

Слава обернулся на детскую.

– А Мики?

– Я позвонил твоей маме, она придет через десять минут.

– Ты говорил с моей мамой? – опешил Слава.

– Да.

– А моя мама говорила с тобой? – Это удивило его еще больше.

Лев снова утвердительно кивнул.

– Она останется с ним ночевать.

– А где будем ночевать мы? – уточнил Слава, прищуриваясь.

Лев улыбнулся.

– Не здесь.

Тогда и появился дом на берегу Обского моря. В начале марта, когда сосновые леса утопали в снегу, дом выглядел как скандинавская мечта об уединенной жизни: маленький (со спальней, гостиной, кухней и чердаком), но уютный, пахнущий древесиной и свежим ремонтом. Они провели в нем одну ночь – ту, когда впервые за год родительства можно было заниматься сексом со звуком, – а утром Лев сказал:

– Давай его купим.

Они лежали на просторной кровати, Слава, прильнув к его плечу, вздохнул:

– Думаю, мы не можем его купить.

Недавно они купили «Киа Соренто», и это был предел их возможностей. Дом на берегу моря, пусть и самодельного, стоил куда дороже.

– Сейчас не можем, – согласился Лев. – Но через пару лет…

Слава засмеялся.

– Доктор, вы намерены разбогатеть?

– Мне доплачивают за вредность, – в тон ему ответил Лев.

– О, хоть где-то твоя вредность пригодилась.

Лев потянулся к подушке (на той огромной кровати их было четыре штуки) и легонько хлопнул ею Славу по голове. Тот, не оставшись в долгу, нанес ответный удар. Они засмеялись, завязалась шуточная потасовка: Лев попытался выхватить подушку из Славиных рук, дернул на себя, и Слава – нос к носу – упал на него сверху. Темно-карие глаза прошлись нежным взглядом по губам, а затем, бегло изучив лицо, поймали взгляд Льва, и тот замер, ощутив приятную щекотку в груди. Как будто не прошло пяти лет.