Окна на север - [3]

Покорно замедляя шаг, —

Печальной музыкой элегий

Пускай потешится душа!

1933

О СМЕРТИ

«О смерти», это значит — о небывшем,

О непришедшем в ледяных годах,

О том, что мы всю жизнь так жадно ищем,

И не находим никогда.

«О смерти», это о несовершенном,

О том, чего мы сделать не могли.

О сердце, без любви опустошенном,

И о легчайшем запахе земли.

«О смерти», это — вовсе не о смерти,

Не о конце, — о горечи стыда,

О том, что нужно, наконец, ответить

За долгие и страшные года.

1933

«Все брошено, и ничего не жаль…»

Все брошено, и ничего не жаль.

Все отнято, и «ничего не надо».

Ползет на жизнь тончайшая печаль,

Как тишина из дремлющего сада.

Проходит день, в спокойном полусне, —

Больной, уже заранее уставший.

И где-то там, в последней глубине,

Бессмысленный вопрос: «а что-же дальше?»

Не хочется ни правды, ни тепла,

Ни счастья, ни свободы, ни удачи.

Ведь жизнь меня обидно обошла,

И я в ней больше ничего не значу.

1934

«Приди. Возьми. Люби. Запомни…»

Приди. Возьми. Люби. Запомни.

Не позабудь и не предай.

Увидишь мир чужой и темный, —

Отвергнутый тобой рай.

Узнаешь гнев и горечь власти,

Когда под взглядом трезвых глаз

Слова отчаянья и страсти

Не свяжут, а разделят нас.

И в час последнего обмана

(С последней пыткой не спеши!)

Рукой коснешься черной раны —

Тобой развенчанной души.

1934

Я люблю заводные игрушки

Я люблю заводные игрушки

И протяжное пенье волчка.

Пряди русых волос на подушке

И спокойный огонь камелька.

Я люблю в этом тихом покое

После бешеной сутолки дня

Свое сердце, совсем ледяное,

Хоть немножко согреть у огня.

Я люблю, когда лоб мой горячий

Тронет ласково чья-то ладонь.

А в углу — закатившийся мячик

И бесхвостый, облупленный конь.

Позабыв и тоску, и усталость,

Так легко обо всем говорить…

Это все, что мне в жизни осталось,

Все, что я научилась любить.

1934

ИЗМЕНА

Воображаемому собеседнику

Измены нет. И это слово

Ни разу не слетало с губ.

И ничего не стало новым

В привычно-будничном кругу.

Измены нет. Но где-то втайне,

Там, где душа совсем темна,

В воображаемом романе

Она уже совершена.

Она сверкнула жгучей новью,

Жизнь подожгла со всех сторон.

Воображаемой любовью

Реальный мир преображен.

И каждый день, и каждый вечер —

Томленье, боль, огонь в крови.

Воображаемые встречи

Несуществующей любви.

А тот — другой — забыт и предан.

(Воображаемое зло!)

Встречаться молча за обедом

Обидно, скучно, тяжело.

Круги темнее под глазами,

Хмельнее ночь, тревожней день.

Уже метнулась между нами

Воображаемая тень…

А дом неубран и заброшен.

Уюта нет. Во всем разлад.

В далекий угол тайно брошен

Отчаяньем сверкнувший взгляд…

Так, — проводя, как по указке,

На жизни огненный изъян,—

Ведет к трагической развязке

Воображаемый роман.

1934

День прошел без меня

День прошел без меня.

День прошел, — и ему не помочь.

И мне жаль бесполезного дня,

Соскользнувшего в тихую ночь.

Завтра, время кляня,

Снова ждать неживой темноты,

Отцветанья усталого дня.

(Чтоб назвать его снова — пустым).

Завтра брошу кому-то: «прости!

Облетели, как листья, года.

Ухожу, чтобы сбиться с пути.

Не вернусь никогда».

Все равно — никуда от тебя не уйдешь,

Моя невдохновенная ложь!

1935

«От Бога спасенья не жди…»

От Бога спасенья не жди!

За боль огневую в груди.

За то, что у воли подрезаны крылья.

За сладкое и неживое безсилье.

За то, что теперь не поймешь,

Где правда, где ложь.

За все неживые, пустые года.

За испепеляющее «никогда».

За трудное, страшное слово: «уйди».

За все, что тебя стережет впереди, —

Спасенья — прощенья — не жди.

1935

«Сегодня день — совсем вчерашний…»

Сегодня день — совсем вчерашний.

В пустом окне — пустой рассвет.

Бормочет дождь с тоской всегдашней

О том, чего на свете нет.

Навстречу солнцу и свободе,

В туманной утренней дали,

За счастьем призрачным уходят

В пустое море корабли.

О несвершившемся тоскуя,

Маня в чужие города,

Звеня надеждой в даль пустую

Скользят стальные поезда.

И призрачно-неуловимы,

Из темноты, из тесноты,

В пустое небо синим дымом

Летят последние мечты.

И так легко с сознаньем ясным,

Не сбившись с трезвого пути,

Из жизни темной и прекрасной

В пустую вечность перейти.

1935

«День догорит в неубранном саду…»

День догорит в неубранном саду.

В палате электричество потушат.

Сиделка подойдет: «уже в бреду».

Посмотрит пульс — все медленней и глуше.

Сама без сна, мешая спать другим,

Не буду я ни тосковать, ни биться…

Прозрачный синий полумрак. Шаги…

А жизни-то осталось — в белом шприце.

Еще укол. В бреду иль наяву?

Зрачки расширятся, окостянеют…

Должно быть, — никого не позову.

Должно быть, — ни о чем не пожалею…

Так ночь пройдет. Блеснет заря вдали.

Туман дома окутает, как саван.

И в это утро я уйду с земли.

Безропотно. Бестрепетно. Бесславно.

1936

«Помню — поезд бесшумно рвануло…»

Стану думать, что скучаешь

Ты в чужом краю…

Помню, — поезд бесшумно рвануло.

Твой последний, растерянный взгляд…

(Средь вокзального шума и гула

Ничего не воротишь назад).

Пустота и безжизненность улиц…

(Что мне делать с такой пустотой?)

Об игрушки твои споткнулась

В темноте возвратившись домой.

Вот опять — дожди, непогода,

Гнет ничем не оправданных дней…

Вот опять — пустота и свобода.

Уже горько знакомая мне.

На лазурно-седом океане

Ты во сне встречаешь зарю…

И я слышу твое дыханье,

На пустую кроватку смотрю.

Твои письма всего мне дороже,

(Не читать их, — любовно беречь),